– Как жаль, что такая симпатичная девушка губит свою жизнь, – подытожил немец. – Моей дочери всего десять лет, она дома, в безопасности и ходит в школу. Представить не могу, как какой-то отец может отпустить свою дочь на войну. Но, видимо, ваш отец любил Сталина больше своей семьи.

Настя только собиралась заговорить, но передумала. Как объяснить этому самодовольному нацисту, что ее отец вовсе не любил Сталина, а поплатился жизнью за то, что выступал против вождя? Долг, патриотизм, преданность родным – все перемешалось у нее в голове, и Настя почувствовала облегчение, когда немец ушел.

Переломы ребер и руки, которые, как заверил ее врач, оказались «чистыми», похоже, постепенно заживали сами по себе. Главной Настиной пыткой был голод. Вокруг нее умирали люди, но пленные покрепче приносили ей кусочки своего скудного хлебного рациона благодаря ее особому статусу женщины-пилота.

Степанов стал Настиным ангелом-хранителем, особенно в самом начале, когда девушка была совсем беспомощной. В первые несколько дней Петр, настоящий джентльмен, даже помогал ей добираться до туалетной ямы и, отвернувшись, дожидался, пока она справит нужду, неловко расстегнув брюки одной рукой.

Наступил сентябрь. Настя была слаба от голода, но теперь она уже могла сделать глубокий вдох без боли и пользоваться обеими руками. Кости срослись, однако летчица не спешила снимать повязки, потому что они ее согревали.

Тот немецкий офицер приходил еще пару раз: видимо, удовлетворял свое любопытство. Каждый раз немец хмыкал, не одобряя само Настино существование, и сравнивал летчицу со своей дочерью, которая не подвергалась опасности. Перед глазами у Насти был пример двух мужчин, Степанова и этого немца. Решить, кто из них был хорошим отцом, оказалось непростой задачей. Тот, кто взял дочь с собой на войну и потерял ее, или тот, кто укрыл своего ребенка дома, но при этом убивал других дочерей? И как быть с ее собственным отцом, который вообще поступил иначе?

С приходом октября над лагерем стали чаще пролетать советские самолеты. Это явно говорило о продвижении советских войск. Скоро их освободят.

Но однажды рано утром под навес зашел один из лагерных офицеров.

– Всем быстро встать. Лагерь переносится на запад.

С помощью Степанова Настя поднялась на ноги и встала в шеренгу вместе с другими пленными. Что же будет с теми, кто не сможет идти?

Ответ на этот вопрос стал ясен сразу: по рядам лежавших на земле беспомощных людей пошел охранник с пистолетом. «Вставай!» – говорил он каждому, и, если человек не мог встать или был без сознания, тот стрелял ему в голову.

Петр пришел в ярость.

– Вы не можете так поступать! Они такие же солдаты, как вы! – вскричал врач и попытался убрать пистолет от головы похожего на скелет мужчины, скрючившегося на земле. Без единого слова охранник, развернувшись, выстрелил Степанову в грудь, а затем, повернувшись обратно, пристрелил пленного.

Настя хотела броситься к врачу, но ее схватил за руку немецкий офицер, удержав на месте.

– Не сопротивляйся, если хочешь уцелеть, – сказал он и толкнул ее обратно в шеренгу.

Настя услышала несколько сотен выстрелов и каждый раз съеживалась. Но она, спотыкаясь, побрела в широкой колонне пленных на запад по сожженной украинской земле.

Ее ватная летная куртка была рассчитана на полеты в открытой кабине, и благодаря этому Насте было теплее, чем пленным в простой форме. В то же время для русской зимы эта куртка не годилась.

Весь день они плелись вперед, а ночью падали вповалку. Тех, кто не мог встать на утро, пристреливали на месте. Настя потеряла счет дням. Но когда они проходили по какому-то городу, один из мужчин рядом с ней сказал: «Я знаю это место. Это Винница».

После этих слов пошел снег.

Прошла неделя после того, как было объявлено о гибели Насти, затем другая. Алекс не могла объяснить даже себе, почему она не уезжает. Наверное, она лишилась последних сил; ее словно парализовало, как человека, потерявшего смысл жизни. Кроме того, она чувствовала Настю в этих женщинах, которые были для летчицы семьей, и сама пока не могла от них оторваться.

В ноябре, когда дожди сменились снегопадом, Алекс все же задумалась о возвращении в Нью-Йорк, где было центральное отопление, хорошая еда, а также возможность уединиться. Но, представив, как она вернется в свою квартиру на 112-й улице, Алекс не ощутила энтузиазма. У нее не было даже кошки.

Инна тоже перевелась обратно к ночным бомбардировщицам, и порой они вместе сидели в землянке рядом с приспособленной под печку бочкой из-под топлива, как осиротевшие сестры. Но во время вылетов, продолжавшихся всю ночь, женщин охватывал дух товарищества, который Алекс так любила, и который поддерживал ее на плаву.

Однажды ветреным декабрьским днем, когда Алекс вышла из землянки, направляясь на завтрак, ее остановила майор Бершанская.

– Я слышала, вы умеете летать на У-2, – сказала она.

– Летела один раз, над Сталинградом. Это был не лучший день в моей жизни. Я приземлилась в сугроб.

Бершанская сморщила нос.

– Не слишком блестящая рекомендация, не правда ли? Но все же, есть работа, которую нужно сделать, а у нас не хватает рук.

– Что?! Вы хотите, чтобы я вылетела с бомбами? – Алекс пришла в ужас.

– Нет, ничего столь рискованного. Есть партизанские отряды, действующие в тылу врага, и они более или менее находятся под командованием Красной армии. Нам достался отряд Ковича – мы будем доставлять им продовольствие и боеприпасы. У нас есть и самолеты, и штурманы, и даже припасы, но не хватает пилотов. Все летчицы распределены на ночные вылеты.

– Доставить припасы? На вражескую территорию?

– Да, но немцев там мало. Вы просто все сбросите, даже не сажая самолет, и вернетесь на базу. В темноте это довольно безопасно. Мы дадим вам пару дней на то, чтобы вы потренировались летать на У-2. Что скажете?

Алекс все взвесила. Она никогда не летала в темноте и понятия не имела, как приземляться без освещения. Более того, поскольку она была иностранным журналистом, подобный полет, возможно, стал бы нарушением международных законов. Безумие чистой воды.

– Конечно, я это сделаю. Но вам придется снабдить меня летной формой. В последний раз в воздухе я чуть не замерзла до смерти.

– Загляните ко мне в штаб после завтрака, познакомитесь со своим штурманом Валентиной. А я подыщу вам форму.

* * *

Солнце садилось за редкие деревья на горизонте, когда Алекс вышла на летное поле. Она разминала руки и ноги, проверяя, как двигается тело под толстыми ватными курткой и штанами. Сменить свои меховые ботинки на шнуровке, купленные в «Мэйси», на непромокаемые сапоги, которые выдавались советским пилотам, она не согласилась.

В последнем свете угасающего зимнего дня журналистка опустила уши шапки-ушанки, наблюдая, как наземная команда заканчивает крепить специальные цилиндры вместо бомб под крыльями. К ней приблизилась Валентина, и они вместе пошли к биплану.