Может ли она помочь, или уже слишком поздно? Девушка рванула туда, откуда шел дым, и наткнулась на упавший Як. Одно крыло самолета было сломано, он лежал на боку на небольшой полянке. Софья подбежала к открытой кабине, но пилота не обнаружила. Может, он прыгнул с парашютом? Или его выбросило из кабины? «Где вы?» – крикнула девушка. Странно. К фюзеляжу подбирались языки пламени, и Софья отошла от самолета.

Раздались голоса и девушка обернулась. Позади нее стояли четыре немца с винтовками наперевес. Прекрасно зная, что ждет попавших в плен партизан, Софья вытащила пистолет и выстрелила в них, но в тот же миг пули пронзили ее грудь.

* * *

Беспомощная Настя лежала в кустах. Она слышала, как кричит какая-то девушка. Летчица попыталась ответить, но у нее вырвался лишь слабый стон. Спустя несколько мгновений она услышала перестрелку.

Голова у Насти раскалывалась от боли. Перед глазами все расплывалось: она могла видеть лишь какие-то зеленые пятна над головой. Грудная клетка горела огнем от каждого вдоха, а когда девушка пыталась двигать рукой, ее пронзала жуткая боль.

Настя не сразу поняла, что кольцо немецких солдат с винтовками, нацеленными ей в голову, сомкнулось вокруг нее. В последние секунды, пока она была в сознании, Настю мучило раскаяние, и лица тех, кого она подвела, пронеслись перед ее взором: ее матери, Кати, майора Расковой и, наконец, с невиданной горечью лицо Алекс. Затем ее снова поглотила тьма.

* * *

Настя очнулась от невыносимой боли. Ее перебрасывало из стороны в сторону по днищу телеги, запряженной лошадью. Ее глаза по-прежнему не могли сфокусироваться, но летчица разглядела мужчину, сидевшего рядом. На коленях у него лежала винтовка. С ужасом она осознала, что попала в плен. Это был худший из ее кошмаров.

Каждый раз, когда телегу подбрасывало, в правой руке и в груди Насти разливалась огненная боль. Вдобавок ее переполняло ощущение стыда и позора. Сам факт, что твой самолет сбили, не считался постыдным, но подразумевалось, что при этом пилот либо сумеет вернуться, либо должен с честью умереть. А она стала пешкой в руках врага.

Раз немцы потрудились вытащить ее из леса, значит, ее будут допрашивать. А она была так слаба, ей было так больно, что Настя была уверена: она расскажет все, что угодно, лишь бы прекратить эти страдания. Какое счастье, что она знала совсем немного полезной информации.

Пока они ехали, Настя то приходила в себя, то снова срывалась в темноту. Каждый раз пробуждаясь, она сталкивалась с той же самой адской болью и мешаниной в голове. Сложно сказать, как долго она пролежала в этой телеге. Ее мучила жажда. «Воды», – умоляла она снова и снова, но никто не обращал на нее внимания.

Наконец, когда она уже не могла пошевелить губами, она услышала, как кто-то подошел к телеге. Ее грубо стянули за ноги и поставили на землю, где она тут же рухнула как подкошенная.

Кто-то заорал, и Настю, подхватив под плечи, снова поставили на ноги. Она закричала от боли и двое мужчин, переговорив, положили ее на носилки и отнесли в какой-то грузовик. «Воды», – снова попросила летчица, но они уже ушли.

Настя лежала, у нее хватало сил лишь на то, чтобы дышать. Пожалуй, лучше бы она умерла. По крайней мере, немцы не смогли бы ее использовать. Но перед ней, наконец, возникли две фигуры.

– Он хочет знать, кто ты, – сказал один из них на прекрасном русском без какого-либо акцента. – Скажешь, и мы дадим тебе воды.

Мы? Неужели на стороне немцев были русские? Насте едва удавалось оставаться в сознании, претерпевая боль и жажду, но у нее хватило сил на гнев. При попадании в плен советским военнослужащим разрешалось называть свое имя, звание и род войск, но Настя не собиралась говорить даже этого.

Ее имя мелькало в газетах, она была известной летчицей. Какая удача будет для немцев захватить ее в плен. Она должна солгать.

– Александра Петрова, – кое-как произнесла летчица потрескавшимися губами.

– Какой полк?

– Воды.

Кто-то ткнул ее в ногу и заорал по-немецки.

– Девятый гвардейский, – Настя едва смогла произнести эти два слова – горло у нее нещадно горело. Это тоже была неправда. Она понятия не имела, где сейчас сражается 9-й гвардейский полк. Пусть подавятся бесполезными сведениями.

Внезапно к ее губам поднесли кружку с водой. Ей наклонили голову, чтобы она смогла достать, и Настя стала отчаянно глотать воду.

– Кто твой командир?

– Майор Смердяков. – Очередная ложь, хотя уже чуть более безрассудная. Удивительно, как вода укрепила ее дух.

– Смердяков? Никогда о таком не слышал.

– Его недавно повысили до этой должности, – продолжила Настя. А если бы этот идиот читал Достоевского, то узнал бы эту фамилию из «Братьев Карамазовых».

– Пока хватит.

Немец ушел, но русский остался.

– Глупая баба! Зачем рискуешь жизнью ради Сталина?

Теперь Настя поняла, что это был за человек. Лично она его, разумеется, не знала, но по его аргументу догадалась, что он из армии Власова. Власовцы разбрасывали листовки, агитируя советских граждан восстать против Сталина.

Летчица не стала отвечать. Дело в принципе было в другом: она сражалась за Родину, и ее борьба не имела никакого отношения к Сталину, хотя его грубоватое лицо красовалось в каждом военном кабинете.

– Что ж, ладно, наслаждайся своими мучениями. Сама виновата. – Он повернулся и спрыгнул с грузовика.

Крошечная надежда, которая затеплилась у Насти, когда она услышала русскую речь, испарилась. Ей придется выкручиваться самой. Для начала нужно оценить ранения. Собравшись с силами, летчица провела левой рукой по правой: похоже, у нее было сломано предплечье, да и кисть была повреждена, судя по болезненной припухлости. Ощупав правое плечо, Настя поняла причину столь сильной боли. Правый рукав ее летной формы сгорел, кожа на плече покрылась волдырями, кое-где виднелось мясо. Ее лицо не пострадало от огня лишь благодаря летному шлему.

Как ее выбросило из кабины? В порядке ли ее ноги? Настя подвигала пальцами на ногах и приподняла ноги. Слава богу, переломов не было, лишь боль и шок.

Девушка похлопала себя по животу. Так, здесь тоже все нормально, лишь между ног было влажно и слабо пахло мочой – видимо, ее собственной, но сейчас это беспокоило ее меньше всего. Если ее станут пытать, она не сдастся, хотя, может, пришел ее черед последовать за Катей и остальными, кто пал в войне.

Как странно, подумалось Насте: полная беспомощность обернулась своего рода свободой, особенно когда уже не боишься смерти. Прямо сейчас она не боялась. Ее печалило лишь то, что мать будет горевать по ней. И Алекс.

Грузовик тронулся с места, а Настя снова отключалась и приходила в себя, пока спустя несколько часов она не вынырнула из серого полузабытья от звука открывающегося борта. В грузовик забрался какой-то мужчина.