– Сейчас флотские начнут собираться. У меня с ними взаимная неприязнь. Не хотелось бы в гостях скандалить. Я в каюту. А ты посиди, побеседуй. Они учёных да умных страсть как любят. Представляешь, у них здесь без команды даже курить нельзя.

Встреча в кают-компании не задалась с самого начала. Командир миноносца, сославшись на недомогание, приказал подать ему ужин в каюту. Потому и отсутствовал. Присутствующие офицеры, все в белой парадной форме, чувствовали себя стеснённо при столь необычном пассажире, облачённом в матросскую форму.

Известие о том, что на борту находится бывший генерал для поручений самого адмирала Колчака, проделало свой путь по офицерским каютам миноносца и превратилось здесь, в кают-компании, в неразрешимую проблему при общении. Моряки-черноморцы чтили память бывшего командующего Черноморским флотом. А ещё в глубине души считали бездарных армейских генералов одними из главных виновников его гибели. Не мог, в их понимании, талантливейший, храбрейший исследователь и решительный флотоводец Александр Васильевич Колчак в одночасье превратиться в неудачного политика и бездарного военачальника!

Суровцев, со своей стороны, смотрел на моряков, как на жителей иностранного государства, напоминающих ему прежних граждан Российской империи. Но империи вот уж третий год как нет, а эти каким-то чудом уцелели. Кажется, они и не ведают, что творится за бортом их корабля. А там не Чёрное море! Там, за крымскими перешейками, расстилается необъятное море смерти, горя, беды и голода. Море глада и мора. И волны этого моря, было ему ясно, неминуемо хлынут в Крым, сметая всё и вся на своём пути. Если их не сбивать и не сдерживать.

– Позвольте мне сказать несколько слов, – обратился Сергей Георгиевич к сидящему рядом во главе стола старшему офицеру, исполняющему по уставу обязанности командира корабля в его отсутствие.

– Господа офицеры, – вставая, произнёс старший офицер.

Офицеры встали. Встал и Суровцев.

– Господа офицеры, – начал свою речь Сергей Георгиевич, – обстоятельства нашей с вами встречи тревожны и безрадостны. Испытания, выпавшие на наши плечи, невыносимы по своей тяжести. Враг наш силён и коварен. Но у нас с вами, при всех рассуждениях политиков, нет другого выбора, кроме того, который мы сделали в наши молодые годы. Быть защитниками своего отечества и хранителями его воинской чести и славы. Позвольте мне поблагодарить вас за гостеприимство и пожелать вам Божьего покровительства в делах ваших. Честь имею.

Он выпил коньяк. Офицеры также выпили не чокаясь.

– Прошу курить, господа, – объявил старший офицер. – Ваше превосходительство, позвольте вас проводить.

– Идёмте, – выходя из-за стола, согласился Суровцев.

Несколько минут постояли со старшим офицером на корме миноносца.

– Издёргали нас сверх всякой меры, – перекрикивая шум двигателей, признался моряк. – Мотаемся между Тендрой и Севастополем без всякой цели. Приказано срочно прибыть. Не иначе или союзную делегацию встречать, или провожать кого-то. Дисциплину на кораблях из последних сил держим.

От Графской пристани Севастополя на извозчике отправились в морскую контрразведку.

– Нужно документы тебе выправлять. Потом я нашему приятелю с Тендры обещание дал – отметиться по прибытии, – объяснял Новотроицын, щурясь от яркого солнца. – Надо сказать, что порядка на флоте больше. Здесь в Крыму какое-то сумасшествие контрразведок. Буйное помешательство, – добавил он. – До того дошло, что в каждом полку по собственной контрразведке. У Колчака не так было?

– Не так, но попытки создания такого рода контрразведок были.

– Однако – тенденция, – многозначительно заявил Новотроицын. – Никто по доброй воле воевать не желает. Словом, едем в контрразведку флота, потом я тебя сопровождаю в Ставку и на том прощаемся.

Суровцев во все глаза глядел на незнакомый, красивый и нарядный город, залитый жарким южным солнцем. Улицы были полны народа. Масса офицеров. Масса шикарных дам. Каждая вторая – настоящая красавица, оставляющая после себя шлейф насколько пронзительных, настолько дорогих духов «Лориган Коти». Извозчики, автомобили. Тумбы с концертными афишами, объявлениями лекций и собраний. На стоящих повсюду столах немыслимые горы фруктов. Горы яблок, груш, персиков, слив, разноцветного винограда.

Фруктовые запахи перемешиваются с запахом свежевыпеченного хлеба. На каждом шагу меняльные лавки и магазины. Таких роскошных и богатых витрин он, кажется, не видел с июля 1914 года. Ошарашенно поглядел на Новотроицына. Страдающий от похмелья полковник не был расположен к беседе. Он только зло улыбался каким-то своим мыслям. Всем своим видом точно злорадно говорил: «Потерпи. Потерпи. Скоро всё разъяснится…»

Долго поднимались по крутой каменной лестнице, из тех, которые, как выяснилось, в Севастополе часто заменяют улицы. Вышли к большому особняку, со всех сторон окружённому буйной зеленью. При входе два казака конвоя. Ставка. Странная ставка. Ни суеты посыльных, ни людей, ни автомобилей. На горе. Прекрасный вид на море и плохие подъезды. «Сто раз подумаешь, прежде чем сюда ехать или идти», – подумалось Суровцеву. И ещё было какое-то ощущение курорта. Казалось, что все обитатели особняка отправились к морю загорать и купаться. И вернутся только к вечеру. Загорелые, уставшие от солнца и от самого отдыха…

Новотроицын с ног до головы оглядел Суровцева. Форма рядового матроса на генерале явно его веселила. Ехидно сказал:

– Соблаговолите подождать, ваше превосходительство!

Сергею Георгиевичу ничего не оставалось, как промолчать. Что-то сказав казакам, Новотроицын исчез за дверями особняка.

Не было его около двадцати минут. Наконец он появился в сопровождении казачьего офицера. С крыльца помахал Суровцеву. Сергей Георгиевич поднялся по лестнице, прошёл мимо казаков и начальника казачьего конвоя, который буквально просверлил его взглядом.

Опять стали подниматься вверх. На этот раз по лестнице, застеленной ковровой дорожкой. Вошли в просторную и безлюдную приёмную. Лишь из-за письменного стола встал адъютант:

– Присаживайтесь, господа!

– Нет уж, увольте, – возразил Новотроицын. – Я вас оставляю, – обратился он уже к Суровцеву, – искренне был рад встрече. На том и расстанемся, Мирк. С добрыми пожеланиями и с благими намерениями в отношении друг друга.

– Не паясничай, – оборвал его Сергей Георгиевич, – не время и не место. Спасибо тебе за участие в моей судьбе и да храни тебя Бог!

Он привлёк Новотроицына к себе и обнял его. Новотроицын ответил на объятия. Затем высвободился и, резко повернувшись, быстро пошёл вон из приёмной.

Ещё несколько минут ожидания. Затем в приёмную вошёл незнакомый Суровцеву стройный человек в черкеске с погонами генерал-лейтенанта. На вид ему было примерно лет сорок. «Неужели Врангель? На красноармейских карикатурах был другой барон. Очень высокого роста, худой, с большим носом», – подумалось Сергею Георгиевичу. Генерал с порога спросил, поглядев на бумажку в руке: