— Скажу вам как профессионал: кровь не может так капать. От нее были бы совсем другие следы.

Увлекшись, Ленская протянула руку к картине и ткнула пальцем в ее угол:

— Капли были бы здесь, здесь и здесь…

— Не прикасайтесь к картине! — вскрикнул Старыгин. — Это же Тинторетто!

— Ах да, извините, я увлеклась…

К ним уже бежала служительница — низенькая полная брюнетка в зеленом форменном пиджаке. Она махала руками и испуганно верещала на весь зал:

— Нельзя прикасаться! Нельзя прикасаться!

— Успокойтесь, синьора! — Старыгин встретил служительницу самой обаятельной улыбкой. — Я — реставратор из России, друг синьоры Контарини, а это — моя коллега, она только что прилетела в Венецию и хотела осмотреть картину…

Улыбка Старыгина, а еще больше упоминание синьоры Контарини подействовали на служительницу как хорошее успокоительное.

— Но все равно трогать картину нельзя! — предупредила она на всякий случай.

— Не будем, больше не будем, можете не беспокоиться! — заверил ее Дмитрий Алексеевич.

Служительница для порядка еще немного поворчала и ушла, оставив странных русских около картины.

— Так что вы говорили про эту кровь? — вернулся Старыгин к прерванному разговору.

— Одну секунду… — Ленская достала из сумки маленький фонарик, поколдовала над ним, и фонарик превратился в лазерную указку. — Так вот, — продолжила Ленская, — в руках у этого человека…

— Адмирала Морозини! — подсказал Старыгин.

— Ну да, я в курсе… если бы в руках у адмирала был окровавленный жезл, капли с него падали бы вот сюда и сюда, — она показала лучом указки несколько мест на картине. — Но вы видите, что здесь крови нет. А есть она совсем в других местах. Сюда кровь никак не могла попасть, вы уж поверьте мне. Особенно вот сюда, на стену. Это уже противоречит всем законам физики.

— Вы правы…

— Что же это — художник ошибся?

— Вряд ли… — задумчиво проговорил Старыгин. — Этот художник никогда не ошибался.

— Но я тоже не ошибаюсь! — уверенно возразила Ленская. — Если я говорю, что кровь должна быть здесь, значит, так и есть! Этого требует всемирный закон тяготения!

— Я вам верю!

— Но тогда… тогда выходит, кто-то из нас допустил ошибку — или я, или художник.

— Или никто.

— Что вы этим хотите сказать?

— Я хочу сказать, что художник так разместил на картине капли крови, чтобы указать нам на что-то. Segui sangue.

— Что? — переспросила Ленская.

— Следуй за кровью. Эту надпись я нашел на одной из работ Тинторетто. Я долго не мог понять, что она означает, а вот теперь, после вашей подсказки, понимаю. Эти капли крови расположены так, чтобы указать нам на какое-то место.

Старыгин взял у Ленской ее лазерную указку и провел по холсту, следуя за каплями крови.

Начинаясь от ног адмирала, цепочка красных капель пробежала по ковру, дошла до края камина и поднялась по нему.

Тут уж и Старыгин понял, что кровь так себя не ведет. Разве что в невесомости.

Поднимаясь вверх по камину, багровые капли становились все меньше и меньше. Они напоминали вереницу крошечных рыжих муравьев, карабкающихся вверх по древесному стволу. Старыгин ничуть не удивлялся, что прежде не обращал на них внимания — они были едва заметны.

Дмитрий следил за цепочкой капель, едва не уткнувшись носом в картину, и Ленская, дыша ему в затылок, повторяла его движения.

Начиная с какого-то места, капли стали так малы, что их вообще нельзя было разглядеть невооруженным взглядом — так что Старыгину пришлось достать лупу, которую он купил в небольшом магазинчике на набережной.

При помощи этой лупы он сумел разглядеть последние капли, упавшие на каминную доску под латинской надписью:

«Consultor homini tempus utilissimus».

— «Время — самый полезный советчик человеку», — машинально перевел Старыгин латинское изречение.

— И что говорит вам этот советчик? — осведомилась Ленская.

— Он говорит, что нам нужно найти это место. То, где написан портрет адмирала.

— И вы знаете, что это за место?

— Представьте себе — знаю! Это — так называемый малый кабинет во дворце Ка Фоскари. Сейчас в этом дворце размещается венецианский университет.

— Ну, так поедем туда!

Старыгин оглянулся на Ленскую. Глаза ее горели, движения были быстры и уверенны, волосы едва не стояли дыбом.

От нее исходила такая энергия, что оставалось удивляться, как эту женщину могли принимать за унылую болезненную особу.

— У вас есть машина? — спросила Ленская, быстро шагая к выходу из музея.

Она не оглядывалась на Старыгина, уверенная, что он следует за ней.

— Машина? — переспросил Дмитрий. — В Венеции нельзя пользоваться машинами. Да они здесь и бесполезны — узкие мостики, еще более узкие улочки, бесчисленные каналы…

— Ах, ну да! Я и забыла… как же мы туда доберемся?

— Единственным возможным путем — на вапаретто!

И действительно, уже через полчаса они сошли с речного трамвайчика на пристани, которая так и называлась — «Ка Фоскари».

Вместе с ними на берег сошли десятка полтора молодых парней и девушек — наверняка студенты университета. Вслед за ними Старыгин и Ленская подошли к дворцу и вошли в него через огромные мраморные ворота.

Прямо напротив входа начиналась красивая мраморная лестница, ведущая на второй, парадный, этаж. По сторонам от этой лестницы стояли две античные мраморные статуи — по-видимому, Аполлон и Диана. Возле статуи Дианы парень с густыми рыжими кудрями делал селфи.

Поднявшись по этой лестнице, Старыгин обратился к скромно одетой женщине средних лет:

— Не подскажете ли, где находится так называемый малый кабинет?

— А, так вам нужна синьора Джулия… идите по этому коридору направо, ее дверь — третья от лестницы, рядом с библиотекой.

Старыгин с Ленской прошли к нужной двери, толкнули ее и вошли внутрь.

Они переглянулись: это была та самая комната, которую Тинторетто изобразил на портрете адмирала Морозини.

В глубине комнаты, рядом с камином, за массивным письменным столом черного дерева, сидела полная темноволосая женщина лет пятидесяти.

Точнее, она не сидела, а стояла, гладя по волосам плачущую девушку.

— Не переживай, София! — говорила эта дама ласковым материнским голосом. — Я поговорю с профессором Джильи, он позволит тебе пересдать… не волнуйся, тебе в твоем положении это вредно!

Девушка еще раз всхлипнула, вытерла глаза и нос бумажным платком и проговорила гнусавым после слез голосом: