В июне 1837 года, несмотря на незнание языка, Дюпоте прибыл в Англию продемонстрировать силу магнетизма. Он был высокомерным человеком, слабого телосложения и без большого пальца на правой руке, потомок благородного рода, утратившего свое богатство и положение, автор пособия по животному магнетизму, полного огненной прозы, практикующий оккультист и маг, убежденный, что он сам является «воплощением магнетизма», как он между делом заявляет в своей автобиографии. Одним из его самых первых новообращенных стал выдающийся доктор, старший врач университетского госпиталя в Лондоне, в организации которого он сам участвовал, и автор одного из классических учебников по медицине тех дней. Это был Джон Эллиотсон (John Elliotson, 1791–1868) — низкорослый человек, чуть выше пяти футов, с ярко выраженной внешностью интеллектуала. Несмотря на безупречную репутацию и достоинство, на него посматривали искоса многие коллеги, которым не нравились его президентство в Лондонском френологическом обществе, его защита акупунктуры и постоянное рвение экспериментировать и искать новые методы лечения. Например, он одним из первых в стране стал использовать стетоскоп. В частной жизни он оказался первым в своем кругу, надев брюки, сменив панталоны и черные шелковые чулки, — сей неотъемлемый признак врача наряду с эффектными бакенбардами. В его манерах усматривали эгоцентризм, однако будучи, несомненно, натурой цельной, он завоевал себе много влиятельных друзей и почитателей, включая Диккенса и Теккерея (он был прообразом доктора Гудинаф в «Приключениях Филиппа» Теккерея).

Демонстрации Дюпоте в университетском госпитале (с последующими представлениями в госпитале Мидлсекса по приглашению Герберта Майо) не были чем-то новым для Эллиотсона, он уже сталкивался с показами терапевтических возможностей месмеризма. Так, в мае 1829 года он видел Ричарда Шенви, парижского ученика аббата ди Фария, в Сент-Томасе (где Эллиотсон работал с 1817 года, пока не переехал в университетский госпиталь) и заинтересовался уже тогда. Однако в то время из этого ничего не вышло, потому что Шенви умер, да и атмосфера в Великобритании, как мы видели, была не такой, чтобы можно было профессионально заниматься магнетизерством. Но Дюпоте рассеял сомнения Эллиотсона, который вскоре сам начал практиковать магнетизм в госпитале. Молва о достигнутых им результатах быстро распространилась в медицинской среде и лондонском высшем свете, однако его практика вызвала враждебное недоверие и нападки. История последующих нескольких месяцев читается как мыльная опера о личной обиде.

Эллиотсон. Медицинские авторитеты

Отступая от темы, можно сказать, что главная причина драмы — характер самого Эллиотсона. Он был раздражительным человеком, быстро воспринимал или воображал обиды. Например, в год основания Френологического общества Лондона Эллиотсон вышел из него полный раздражения и основал свое Лондонское френологическое общество (в марте 1824 года). Знаменитый френолог Джордж Коумб, адвокат из Эдинбурга, написал ему в 1829 году: «Незначительные, сиюминутные обстоятельства, похоже, влияют на вас так, словно представляют угрозу для всего вашего существования». Разумеется, Коумб был прав, — однако это замечание положило конец его долголетней дружбе с Эллиотсоном. Возвращаясь к нашей теме, мы видим, что замечание Коумба как бы предрекло формирование отношений Эллиотсона с руководством Университетского госпиталя и с Томасом Уэйкли (Thomas Wakely), редактором недавно основанного, но уже влиятельного «Ланцета» — еще одним его другом, который во имя науки был вынужден отвернуться от него. А до этого разрыва Уэйкли издавал заметки Эллиотсона для Лондонского френологического общества, и сам Эллиотсон являлся регулярным поставщиком материала для журнала.

Эксперименты Дюпоте убедили Эллиотсона, что месмеризм — это естественный феномен с большим терапевтическим потенциалом, особенно в лечении болезней нервной системы и применении анестезии в хирургических процедурах. «Ланцет» откладывал обсуждение, но в сентябре 1837 года опубликовал обстоятельную лекцию Эллиотсона по данному предмету с подробными описаниями клинических случаев, когда месмеризм успешно применялся. Эллиотсон и Дюпоте обучили других, в том числе и Уильяма Вуда, который после отъезда Дюпоте стал главным магнетизером у Эллиотсона в госпитале, а также его главным сторонником в дебатах с авторитетами. К 1838 году, к всеобщему замешательству среди ведущих специалистов госпиталя, Эллиотсон стал уделять часть своего времени публичным демонстрациям. После этого они перестали верить в терапевтическое значение магнетизма и верили теперь только в одно: что открытие в госпитале публичного театра неприемлемо.

В своих экспериментах и демонстрациях Эллиотсон использовал двух больных, находящихся на благотворительном содержании в госпитале, — молодых сестер из Ирландии, Элизабет и Джейн О’Ки. Две девочки-подростки находились на излечении с диагнозами эпилепсия и «истерия», которые в данном случае означали, что они были подвержены припадкам, а характер Джейн, например, менялся в припадке с тихого на агрессивный. Они работали прислугой, и их доставили в госпиталь одну за другой в середине 1837 года, когда их врач прочел об экспериментах Дюпоте и сначала было сам с некоторым успехом испробовал на сестрах месмеризм. Он решил применить этот метод, исходя из наблюдения за природой припадков, — состояние напоминало такое, какое наблюдается при выходе из комы. Оригинальность замысла заключалась в том, что магнетический сон поможет девушкам переходить к нормальному сну, минуя опасную фазу приступа. Эллиотсону сразу бросилось в глаза сходство наблюдаемого состояния рассудка у девушек во время припадка с тем, что наступает у месмеризованных объектов; физически оно напоминало криз, о котором говорили Месмер и его последователи, младенческий лепет, которым заканчивался припадок, напомнил ему бормотание сомнамбул. В январе 1838 года Эллиотсон решил попробовать вызвать припадки искусственно и моментально добился успеха Обе сестры оказались на поверку хорошими объектами для демонстрации всех известных явлений месмеризма — вплоть до установления диагнозов, интровизии (самодиагностики) и ясновидения (которое Эллиотсон считал гиперестезией).

В качестве ответа на провокацию авторитетов госпиталя, которые уже начинали просить его свернуть месмерическую деятельность, Эллиотсон продемонстрировал 10 мая способности Элизабет О’Ки широкой публике. Кое-кто, например, Майкл Фарадей и Чарльз Диккенс, уже видели их раньше, во время его частных показов, но сейчас это было впервые, когда привлекалась широкая научная общественность, и скамьи анатомического театра, — а теперь театра в прямом смысле, — были переполнены. Элизабет О’Ки продемонстрировала все, что могла, и это имело величайший успех. «Ланцет» прокомментировал ее благоприятным отзывом, сообщив, что О’Ки, конечно, не могла притворяться, если только она не блестящая актриса. Последующие показы продолжались все лето, пока о них не начал судачить весь Лондон, а сестер О’Ки поздравляли, как самого Эллиотсона. Через несколько лет имя «О’Ки» стало нарицательным, обозначающим, в зависимости от склонности автора, либо шарлатана, либо ясновидящего.

Подобно Виктору маркиза де Пюисегюра, сестры О’Ки, будучи магнетизированными, проходили через смену индивидуальности. Как хорошие ирландские служанки, они отличались скромностью. Но в месмеризованном виде они начинали фамильярничать со всеми подряд, высмеивать аристократов из публики и потешаться над Эллиотсоном. Поскольку поборники месмеризма видели в нем предвестника медицины будущего (иногда и направление будущего развития человеческого разума с целью всеобъемлющего понимания природы вещей), такие способности, пробуждая дерзость у представителей низших слоев, расценивались как огромная угроза образованному классу, который устанавливал правила в медицине.