Я привыкла бояться. Всю жизнь страх не отнимал руки от моей спины, управлял мной. В дни войны он усмирял мой разум, обострял чувства и берег меня от смерти. Я прищурилась и зачерпнула горсть мякоти со стены. Она поддалась с мерзким чавкающим звуком. Я закрыла глаза. Прожевала. Проглотила.

Блуждая по лесу, я нашла тело Майи. И все истории, которые я придумала для нее, со счастливыми концами, где все танцуют, Майя надевает корону из звезд и отныне не знает горя, разбились вдребезги.

Еще кусочек.

Я влюбилась в Викрама и слишком поздно поняла, что любовь – гораздо лучший манипулятор, чем страх. Его любовь и надзор сломят меня, если я не научусь отвечать тем же.

Дыра в стене разрослась. Я уже почти могла протиснуться. Руки тряслись.

Пока я питалась страхами, они питались мной. Я чувствовала себя костью, вылизанной начисто. Мысли стали рассеянными, память подводила… Зачем я вообще тянусь к этой стене из плоти? Что такого важного на другой стороне? Я больше не хотела сражаться. Хотела лишь свернуться калачиком на морозе и закрыть глаза.

Холод обволакивал тело. Вокруг меня расползалась лужа крови. Неизбежность. Волна за волной на меня обрушивались крошечные страхи: пауки в горле, дыры в земле, запертые комнаты, где кричи не кричи – никто не услышит.

Последний кусочек.

Я с трудом сглотнула.

Я умру здесь. И это все – магия и приключения, ужас и надежда – будет напрасно. Обо мне позабудут. Моя имя обратится пеплом на языках. Мои стремления не оставят следа в истории. Я умру здесь, даже не вспомнив, за что боролась.

Стена расступилась.

Раньше я думала, что страх либо подтачивает, либо подталкивает. Оказалось, ни то ни другое. Он ключ к пустотам в наших сердцах – от которых по ночам веет холодом, в которых мы прячемся, когда никто не видит – и открывает только то, что уже есть там. Из моего нутра страх выпустил пламя. Я переступила через стену, и страх соскользнул с моей кожи. Один за другим едоки за столом повернули ко мне головы. Я их знала? Уже где-то сталкивалась с ними? Я не могла вспомнить.

Викрам моргнул, но так и не вымолвил ни слова. В глазах не появилось осознанности, лицо осталось бесстрастным. За его спиной в тусклом свете поблескивал рубин. Вторая половина ключа. Если рискну обойти вокруг, любой из шести едоков по ту сторону может протянуть руку… Или все шесть. Перескочить напрямик через стол гораздо быстрее, да и вдруг Викрам вырвется из ледяных чар и поможет сражаться.

Едва я забралась на стол и приготовилась к прыжку, как Викрам запрокинул голову и в ужасе округлил глаза:

– Нет!

Стол содрогнулся. Едоки проснулись и медленно подняли бледные руки. Шелк соскользнул, обнажив голодные, искаженные жеванием лица. Каждый издал низкий гортанный стон. Я замерла. Вот что остается от человека, съеденного страхом – вязкий, неусваиваемый осадок горечи и жажды.

Стол тотчас расширился, превратившись в арену. Едоки потянулись вперед, упираясь в серебряную поверхность ободранными локтями. Я увернулась от удара тощей руки и побежала к Викраму, что уже вскочил со стула. Губы его побелели, глаза наполнились мутным страхом. Рубин за его спиной то тускнел, то вспыхивал.

– Сзади! – крикнула я. – Хватай рубин!

Викрам словно не услышал. Один из едоков вскарабкался на стол-арену и застыл. Высокий, мрачный, источающий голод. А затем размашисто пошагал ко мне – его бессвязные ломаные движения ужасали. Он не бежал. Не было нужды. Вскоре к нему присоединились еще одиннадцать едоков.

Викрам рванулся мне на помощь, и я бросила ему кинжал. Нас окружили. Масса расшатанных, раздробленных тел. Они принюхивались безносыми лицами, прорези их ртов кривились и широко разевались. Наконец твари напали. Мы отбивались, без труда нанося удары, уклоняясь и подныривая под их руки. Едоки смыкали кольцо. Некоторые из них царапали руками по воздуху, словно пытались выковырять нас из невидимой стены. Из них сочился голод. И прежняя тошнота оказалась несравнима с той, что обрушилась на меня сейчас. Высохшие языки едоков потянулись к нам, мечтая попробовать то, чего давно были лишены: жизнь. Ее оттенки, отзвуки, запахи. Вкус поцелуя на губах. Ароматы специй на ветру. Дыхание участилось, мы с Викрамом судорожно глотали воздух. Рубин мерцал слишком далеко, а едоки все приближались. Только теперь медленнее. Словно готовились смаковать пищу.

– Прыгаем? – прохрипел Викрам.

– Вместе, – кивнула я и вцепилась в протянутую руку.

Затем он поддел стену, и рубин вырвался на свободу. Стол под нами исчез, и я больше не чувствовала прикосновения Викрама. Я готовилась к долгому падению, жуткому удару. Но бесконечность лишь вздохнула и выплюнула нас. Мы грохнулись на пол. Викрам тут же попятился, но я схватила его за руку.

Едоки исчезли.

Как и оглушительная тишина.

Викрам переплел наши пальцы, и, глядя в его измученное лицо, я гадала, какие страхи приковали его к столу и не давали сдвинуться с места. Мы так и держались друг за друга. Дыхание вырывалось с хрипом. Руки тряслись. После первого испытания у меня кружилась голова от сладкого чувства победы, но второе выжало из меня дух. Я подняла глаза. Перед нами, хлопая в ладоши, стоял Кубера.

– Молодцы! – похвалил он. – Блестяще справились, участники.

Не убирая руки с моей талии, Викрам бросил рубин к ногам Владыки.

– Вы принесли мне прекрасное сокровище, – улыбнулся тот.

Испытания заставили нас усмирить свои страсти и освободиться от страхов. Когда Кубера называл это поиском ключа к бессмертию, я представляла нечто грандиозное и желанное. То, что поставит королей на колени и вызовет зависть даже у богов. И такой финал был одновременно всем и ничем из того, что я ожидала. Кубера поднял рубин нежно, благоговейно. На миг спрятал его в руках, а когда раскрыл ладони – в темноту зала выпорхнула алая птица. История.

Вот он, ключ к бессмертию.

То, отчего трепещут короли и недоверчиво щурятся боги.

Всего лишь сказка.

Викрам никогда не был особо набожным. И во все эти легенды верил лишь потому, что нуждался в надежде на некий небесный замысел, в котором и для него найдется место. Викраму просто хотелось знать, что он не случайный плевок судьбы. Но впервые он ощутил прилив какой-то неземной сакральной чистоты. Святость тонкими жилками пронизывала непроглядный мрак, и пульсация ее казалась чем-то новым и в то же время древним. Когда Викрам прыгнул в темноту и высвободил рубин, в душе его поселилось спокойствие. Может, он никогда не станет чем-то большим, чем нить в гобелене судьбы, но они с Гаури совершили нечто достойное бессмертия. Никто не мог отнять у них эту историю.

Умом Викрам понимал, что для настороженности все еще полно причин, ведь на Турнире по-прежнему верховодит непостоянный Владыка сокровищ. Но нутро вопило, что они теперь часть истории, которая вот-вот станет мифом.