— Не знаю.

При всем желании я не могу придумать, как выпутаться из этого дерьма.

— Ты вспоминаешь о них? — спрашиваю я. — О папе и Джо?

— Иногда.

— Я тоже. — Я глубоко вздыхаю. — Перед самым ударом штормовой волны я оказалась на пороге смерти. И тогда я поняла, что не хочу умирать. Как думаешь, они чувствовали себя так же за мгновение до смерти?

— Я не знаю. Надеюсь, что нет.

— Долгое время я злилась на них. Злилась, что они оставили меня разгребать это дерьмо. И на тебя долго злилась, — сознаюсь я. — Переживала, что ты ушел, что у меня мало сил. — Мне становится стыдно. — Я не понимала, каково пришлось тебе.

— Никто не понимает, пока сам в этом не окажется.

— Мне снятся кошмары, — шепотом говорю я. — Крики. Плач. Трупы. Темнота. Было так холодно, я чувствовала, как меня уносит куда-то…

— Кошмары не пройдут. Хотел бы сказать другое, но это неправда, они станут частью тебя.

Я глубоко вздыхаю и задаю вопрос, с которым приехала сюда, хотя я уже знаю ответ и уже где-то для себя поняла, что Джон — не то решение, которое я ищу.

— Ты когда-нибудь вернешься домой? — спрашиваю я.

Теперь я понимаю — мальчик, ушедший на войну, стал мужчиной, которого я вижу перед собой. Я не узнаю его, но очень хочу узнать.

— Я не знаю, — отвечает Джон.

Остаток дня мы проводим вместе — я знакомлю его с Сэмом. После многочасового разговора в приемной больницы приходит время прощаться, и я сообщаю Джону название и адрес отеля, в котором Сэм снял для нас номера.

— А может, все-таки поживешь у меня? — спрашивает брат.

— Спасибо за предложение, но лучше так. Хочу оказаться подальше от больницы, спать в нормальной кровати, носить привычную одежду и снова почувствовать себя собой.

— У меня есть деньги. Немного, но бо́льшую часть заработанного мне удалось отложить.

Я достаю из кармана помолвочное кольцо, подаренное мне Фрэнком.

— Не беспокойся. В случае чего воспользуюсь этим.

Раньше я слишком боялась нести его в ломбард, но сейчас с его помощью я могу начать совершенно новую жизнь.

— Тот парень… — Джон указывает головой на дверь, через которую вышел Сэм, чтобы завести машину. — Похоже, он хороший.

— Надеюсь. Я уже не уверена, что хорошо разбираюсь в людях, но когда вместе переживаешь такое…

— …видишь человека насквозь и понимаешь, на что он годится, — договаривает за меня Джон.

Я киваю.

— А ты? — спрашиваю я.

— Что — я?

— Что у тебя с этой женщиной — Хелен? Малышка — моя племянница?

— Нет.

— А кто ее отец? — удивленно вопрошаю я.

Он не отвечает.

— Какие у тебя намерения? — спрашиваю я.

— Что ты имеешь в виду?

— Насчет этой женщины с ребенком? Ты о них заботишься.

— Я не знаю. Я… им никто. Я просто помог, когда ей было трудно.

— Она сказала, что ты — ее друг. И смотрела на тебя так, точно ты значишь для нее гораздо больше.

На его лице мелькает выражение, в котором читаются и надежда, и боль.

— У нее есть муж.

— Но ведь она не с ним, или не так? Она любит его?

— Я не знаю. Разве можно задавать такие вопросы?

— Они расстались? — спрашиваю я.

В моей голове плохо укладывается, как это мой старший брат, мой кумир и герой войны, может увести чью-то жену. С другой стороны, все могло измениться.

— Она ушла от него, — отвечает Джон.

— Значит, не совсем замужем.

— Не совсем. Его имя занесено в список пропавших. Но здесь такой дурдом, это ничего не значит. Может, он пропал, или погиб, или на пути в Майами.

— Тогда у тебя есть шанс. Его здесь нет, а ты рядом. Я так считаю: если бы ей хотелось остаться с ним, она так и сделала бы. Но она предпочла уйти и быть сама по себе. Так что бери инициативу в свои руки.

— А ты, я вижу, не изменилась, — усмехается он.

— Вообще-то изменилась. Я выросла. Так что пора мне самой решать собственные проблемы.

Мы с Сэмом регистрируемся в отеле в Майами под вымышленными именами, как брат и сестра, приехавшие из Коннектикута. Принимая во внимание наш скромный багаж и увечья, маскировка не самая правдоподобная — в нас легко опознать людей, переживших стихийное бедствие и не вполне оправившихся от потрясения, но мы надеемся, что на какое-то время это собьет с толку ищеек Фрэнка, если он пустил их по нашим следам.

Сам Фрэнк, разумеется, не соблаговолит пожаловать сюда — для этого он слишком важная персона, слишком не заинтересован в наших отношениях и потому отрядит на мои поиски парочку своих лакеев. Возможно, его устраивает, что со мной Сэм, и цветы — это чистая формальность.

Неизвестность хуже всего.

Мы молча идем к своим номерам. Между нами столько всего нерешенного, столько всего, что мы не успели обсудить.

Защитит ли меня Сэм, если Фрэнк вдруг объявится по мою душу? Можно ли ему доверять?

Дойдя до номеров, мы останавливаемся.

— Это наши, — говорит Сэм, сначала открывая дверь в мой номер. — Если хотите, я могу его осмотреть.

— Да, пожалуйста.

Он достает из-за пояса пистолет.

Я следую за ним, закрываю дверь и прислоняюсь спиной к стене. Сэм ставит наши сумки на пол и включает свет. С пистолетом в руке он по-военному сноровисто осматривает комнату, ванную и стенной шкаф, после чего опускает оружие.

— Порядок. Если что, я буду рядом.

— Вас беспокоит, что Фрэнк может за мной прийти?

— Я не знаю. Цветы…

— Они меня напугали, — против своего желания признаюсь я. Я всегда гордилась своей способностью выживать, тем, что я сильная, и мне противно, что Фрэнк Морган отчасти заставил меня усомниться в этом.

— Понимаю. У нас недостаточно улик, чтобы арестовать его, — говорит Сэм. — Фрэнк не дурак. Он многие годы налаживал контакты с нужными людьми в правительстве. Ходят слухи, что у него есть свои люди даже в ФБР, что меня не удивляет. Другие агенты пытались завести на него дело, а в итоге наживали себе одни неприятности, а то и пулю.

— Считаете, он понял, что вы работаете на правительство? Что вы из ФБР?

— Не знаю. Отчасти меня выбрали для этой миссии потому, что в Нью-Йорке меня никто не знает. Я работал в основном во Флориде и немного на Кубе. Но Фрэнк не показался мне очень доверчивым человеком, так что я не удивлюсь, если он копнул глубже.