Стругацкий наконец решился:

— Тащ контр-адмирал, разрешите обратиться? А что, К-25 и в самом деле из будущего? Я от приятеля, на СФ служившего, такое слышал!

— Вы в Бога верите, лейтенант Стругацкий? — отвечаю я. — А также в перпетуум мобиле и прочие машины времени? Когда и если станешь фантастику писать, подумай: вот провалишься ты в прошлое, что-то там изменишь, и в итоге будущее станет другим, и ты сам, возможно, не родишься. Как вот не помню, какой мудрец сказал, «в одну реку нельзя войти дважды» — истина, я тебе скажу, над этим подумай. Вот представь, плывешь ты по течению, из прошлого в будущее. И удалось тебе как-то из лодки выскочить и назад переместиться. И что будет, если ты что-то там поменяешь, это же выйдет, что река отворот сделает, и тебя самого там, в будущем, уже не станет. Парадокс выходит, по логике? Из чего следует, что машина времени невозможна.

Слышу тонкий смешок на грани подсознания. Рогатый, пшел вон! В Москву вернусь, так точно в госпиталь схожу, чтобы тебя изгнать, — ты мое воображение, не существуешь!

18 июня 1945 года, вечером.

Линкор «Миссури», Токийский залив

Рекламу изобрели не в США? Зато там она достигла художественного совершенства!

Как, например, показать всему миру сильнейший боевой корабль, равного которому нет (и долго еще не будет) ни в одном флоте мира. И что с того, что «Монтана» (в иной реальности так и оставшаяся в проекте) на момент подписания японской капитуляции была еще не готова идти в бой? Сражений уже не предполагалось — зато выглядел линкор чрезвычайно грозно, как раз чтобы впечатлить всех, что отныне в мире вовсе не Британия владычица морей!

Оборотной же стороной поспешного выхода корабля в море была неготовность не только системы управления огнем и радаров, но и отделки адмиральских помещений. Потому командование и штаб эскадры ВМС США расположились не на ней, а на «Миссури». И никого не удивляло, что после столь важной процедуры высшее начальство поспешило уединиться, без сомнения, обсуждая государственные дела.

— Джек, я хотел бы получить объяснения, — сказал Нимиц, — это было обязательно, чтобы я и Чарльз играли роль статистов в вашем спектакле? Честное слово — повторяя ваш текст, я чувствовал себя шутом в ваших шпионских играх!

— Честер, вы думаете, этот русский стал бы разговаривать с кем-то ниже рангом? — ответил тот, кто на процессе изображал «адъютанта». — Что до «игр», так работа наша приличная, мирная, аналитическая, никакого отношения к героям плаща и кинжала не имеет, разве что добытое ими в общую картину укладывает — так если честно сказать, девяносто процентов того, с чем мы работаем из открытых источников добыто.

— Вы и впрямь верите в русскую «машину времени»? Я думал, такие как вы — эталон здравосмыслия и холодного ума. Где все сверхъестественное исключается из рассмотрения изначально.

— Это так. Но когда все — подчеркиваю, абсолютно все «здравые» версии исчерпались, вдруг оказывается, что безумная идея тоже в дело годна. Сначала прикинуть, «а вдруг», а затем оказывается, что как раз она все очень даже логично объясняет. Остается малое — убедить в этом тех, перед кем мне отчитываться о результате. Хотя если наш президент поверил, не постеснявшись русского Вождя наедине о том спросить…

— Вы и на той встрече наедине были, и тоже «переводчиком»?

— Нет. Хотя в состав нашей делегации входил. Работа у нас такая — все знать. Ведь это будет проблемой — если что-то возникнет, а мы не готовы дать ответ. Если вы, Честер, проиграете сражение — вас не разжалуют и не выпрут в отставку. Особенно если найдутся объективные причины — враг был сильнее, или «у меня пороха не было», как сказал Наполеону кто-то из его генералов. А у меня таких «объективных причин» нет по определению, мне ошибаться нельзя.

— А если все же ошибетесь? У нас за это не расстреливают, как Сталин — тех, кто не оправдал его доверия и ожиданий.

— Честер, как вы думаете, сколько сейчас стоит мое слово — того, кто прежде не ошибся ни разу? Когда Акела промахивается, его рвут всей стаей. Это я к тому, что в «шутовском спектакле» моя ставка гораздо выше вашей — в банке на столе весь мой капитал. И игра еще не кончена — мне еще доклад делать.

— Боюсь даже предположить, перед кем. Хотя если наш Фрэнки верит… Но все равно — я бы не решился сказать такое серьезным людям.

— Что ж, Честер, даже ваше неверие может мне помочь. Вас не затруднит побыть для меня «адвокатом дьявола»?

— «Этого не может быть, просто потому что не может». Какие еще аргументы вы приведете?

— Начну с личности этого русского, Лазарева, ради которого и был затеян спектакль, в котором участвовали вы и Чарльз. При том, что я собирал информацию об Объекте, прочтя все, что прислали из наших военных миссий во Владивостоке и Петропавловске, а также все, что нам прежде было известно из иных источников. Скажите, Честер, что вам бросилось в глаза в этом человеке?

— Его поведение. Здесь собрался цвет морской мощи великих держав — и даже «кузены» смотрели с завистью и восхищением на нашу «Монтану», шестьдесят тысяч тонн, двенадцать 16-дюймовых пушек, в Королевском Флоте нет и не предвидится ничего подобного! А Лазарев — он должен быть профессионалом, раз очень хорошо справился с командованием русской Тихоокеанской эскадрой, но мне показалось, для него не было разницы, «Монтана» или туземная пирога. Как доктор Ливингстон в Африке, на смотру флотилии туземного царька, которую любой европейский фрегат разметает одним бортовым залпом. Даже обидно.

— Что еще больше усугубляется фактом, что Лазарев не парадный, а боевой адмирал. Военные мирного времени, как и чиновники, всегда в своих поступках руководствуются, «а как это будет выглядеть», «а чем оправдаться при возможном провале», «а нельзя ли обосновать, как этого не делать». А Лазарев, насколько нам известно, всегда действовал, нацеливаясь лишь на конечный конкретный результат — так ведут себя лишь деловые люди, имеющие собственный бизнес (случай явно не наш), и фронтовики, с реальным боевым опытом, постоянно ходящие под смертью и привыкшие, что «победителя не судят». Он не думает даже об идеологической чистоте — вам это незнакомо, Честер, но у советских военных (и не только у них) славить не к месту своих вождей и коммунистическую идею является столь же привычным и обязательным, как упоминание Бога для доброго пуританина. Но не для Лазарева — больше того, есть информация, что он до совсем недавнего времени даже не состоял в большевистской партии! Американцу этого не понять, но я прошу поверить, что беспартийный адмирал в СССР это столь же невероятно, как если бы римским папой избрали атеиста!

— Простите, Джек, в русском флоте есть те, кто были офицерами еще при царе. И даже принадлежали к классу дворянства. Например, Галлер, который сейчас занимает должность заместителя русского морского министра[32] — если верить биографическому справочнику, в 1917-м был капитан первого ранга фон Галлер, награжденный царскими орденами. Или тот, вот забыл фамилию, кого сам Ленин произвел в адмиралы, и кто после в ГПУ служил?