— Да, отвечаю, — кивнул «адъютант», — и повторяю, готов поставить весь свой авторитет. Причем мне хотелось бы ошибиться, чтобы все оказалось лишь моей паранойей. Но, как патриот Америки, я не могу позволить ей оказаться неготовой. Может быть, еще можно что-то изменить. Это будет война не за добычу, а за само выживание США, понимаете ли вы это? Если я прав, то мы не можем дать русским времени собраться с силами и переварить полученный опыт.

— Это будет трудно, — ответил Нимиц, — сейчас объявлять войну СССР? В Комитете Начальников Штабов прямо сказали, что в случае войны вопрос не в том, сумеют ли русские выйти к Гибралтару, а как быстро им это удастся, за две недели, или месяц максимум, судя по темпам, что они показали в Маньчжурии? Германия и Италия на этот раз однозначно выступят на стороне СССР, во Франции наличествует коммунистическая «пятая колонна», Испания явно склоняется туда же, Данию и Норвегию Советы захватят так же быстро, как немцы в сороковом, да и Англия вряд ли продержится долго. Конечно, океан остается нашим, но Россия, в отличие от Японии, не имеет жизненно важных для себя морских коммуникаций. А недавняя «Цусима наоборот» показала, что и на море русские очень опасные противники, по крайней мере, возле своих берегов. Промолчу уже о том, что после только что завершившейся войны наши финансы нуждаются в восстановлении, и что у нас будут очень большие проблемы с электоратом, если мы не сумеем внятно объяснить, отчего это американские парни должны снова идти умирать, сражаясь против бывшего союзника, — а ведь в новой войне гробов будет куда больше! Может быть, можно договориться с русскими по-хорошему?

— Как? — с усмешкой спросил «адъютант». — Вот вы бы поделились, на месте Сталина, не будучи окончательно припертыми к стенке. Но если нам удастся поставить Советы в такое положение, мы возьмем все и так. А пока нам будут отвечать лишь, что такое невозможно — причем общественность и пресса скорее поверят Москве, а не нам! Да и что мы можем предложить настолько ценного, что стоило бы такой золотой жилы? Представьте, что к острову, на котором живут несколько туземных племен, приплывает европейский корабль — и вступает в отношения с одним из вождей, меняя на копру и жемчуг товары нашей цивилизации. Полагаю, что этот вождь ни на каких условиях не подпустил бы других вождей к своему бизнесу — вы считаете Сталина глупее?

— А кому вы собираетесь объявлять войну, — спросил Нимиц, — если есть вероятность, что и потомки вмешаются. И пришлют еще что-то вроде «Моржихи», и с командой из людей, прошедших Третью мировую, с тем опытом и выучкой. И один черт знает, что они сбросят нам на головы, уж Бомба у них точно есть! Есть вероятность, что мы против них будем, как Германия 1914 года против современных США. Или вы можете гарантировать, что это невозможно?

— Гарантировать не могу. Но могу точно — что если мы завтра не рискнем, то послезавтра получим сами. И как раз то, чего вы боитесь.

— То есть вы предлагаете всей Америке сыграть в русскую рулетку? При том, что есть вероятность, что все это ваша паранойя? А если, к несчастью, вы окажетесь правы, то может стать, что противник намного нас сильнее и опережает в развитии? Вам опыта берлинского неудачника мало?

— А у вас есть другое предложение?

— Для начала — добыть более достоверную информацию. И если подтвердится, от лица всего мирового сообщества требовать, чтобы все межвременные контакты контролировались исключительно всем этим сообществом, а не одним СССР.

— И как мы это потребуем? Ультиматум, за неисполнение которого нельзя покарать, будет просто смешон! А чтобы обвинить Советы в присвоении того, что должно по праву принадлежать всему цивилизованному человечеству — для того нужны весомые доказательства, факты, а не голословные утверждения, над которыми кремлевский диктатор просто посмеется в усы!

— Может, похитить кого-то из экипажа К-25?

— И что дальше? — спросил «адъютант». — Как мы сумеем доказать подлинность такого свидетеля, даже если добьемся искреннего сотрудничества и притащим его хоть на трибуну ООН? Русские заявят, что это или нанятый актер, или сумасшедший. И будут правы — если понадобится, я сам берусь вам организовать хоть сотню лиц, которые завтра под любой присягой покажут, что прилетели с коммунистического Марса. А еще проблема в том, что у нас нет для того возможностей. До совсем недавнего времени СССР не входил в сферу наших интересов и приоритетного сбора разведывательной информации — и на севере России у нас нет ни агентурной сети, ни налаженных каналов связи. Что-то есть у «кузенов», но разве мы собираемся делиться с ними такой информацией?

— Дьявол! — сказал Нимиц. — И что выходит в итоге?

— Пока что — мне надо как можно быстрее попасть в Штаты. Где я сделаю этот доклад тем, кто действительно будет решать. Вижу, что вы мне поверили — это обнадеживает. Знаете — как это, стоять на краю бездны и пытаться в нее заглянуть?

Анна Лазарева, комиссар госбезопасности 3-го ранга, начальник департамента внутренней разведки (именуемой в просторечии инквизицией).

Москва, 1961. (альт-ист)

Мы не волшебники, а лишь учимся пока. Но наказать кого-то все равно придется!

Кто допустил, что объект из «белого» Особого списка несанкционированно пересекся с таковым из «черного», значит, мог попасть под его антисоветское влияние? Понятно, что у богемы уровень связей отследить крайне сложно, знакомы, в общем, все со всеми — вопрос лишь, насколько? Но уж между такими фигурантами ребята (и девчата) моего отдела должны были контакт заметить?

Интересно, можно было все перевернуть тогда, в сорок девятом, когда наш гений торпедно-правозащитный предложил «Дачника», а попросту гражданина Солженицына, к своей «группе реабилитации» привлечь? И ведь грамотно обосновал, в докладной на имя Пономаренко, что получив прямое дозволение от ГБ на поиск брака в ее работе, нашему «Льву Толстому двадцатого века» будет просто неудобно заниматься антисоветчиной, да и времени на нее не шибко найдется, так что пусть хоть так человек пользу принесет? Но Пантелеймон Кондратьевич встал на дыбы, «козла в огород пустить», и я его тогда поддержала. Поскольку видела Солженицына на тот момент уже сложившимся мерзавцем, врагом, под влиянием его позднейшей биографии, мне известной. А был ли он таким на тот момент — вот сейчас не знаю. Я тогда по молодости предпочитала по-простому — да так да, а нет так нет, и если человек после ссучился, значит, изначально в нем гниль была. Наверное, с какой-то категорией людей так и есть, а с какой-то — гораздо сложнее. Вальку «Скунса» забыть не могу, но что с ним случилось — история отдельная.

И, наверное, это дьявольски трудно, быть Рудольфом Сикорски, который с приговором Абалкину до последнего тянул, потому что для него жизнь одного человека и благополучие всего человечества были равны на чашах весов? А я не такая — и не знаю, стану ли такой когда-нибудь. Я вообще уникум — в тридцатых — истинная комсомолка, на собраниях поднимавшая руку за казнь «врагов народа» и сохранившая до сих пор что-то из тогдашнего максимализма (и в чем не раскаиваюсь), а теперь ну не совсем человек из века двадцать первого, но понять уже те мышление и психологию могу отлично. Смоленцев вообще меня назвал «зависшей между мирами». Ой, не разорваться бы!