— Вы торгуетесь, как мясник на рынке.

— Так у меня папа — мясник, — я пожала плечами. — Я же говорю, в него пошла характером и всем прочим. Мамашу-то я не знала.

— Вы очень похожи.

— Угу. Только не такая боевая, да?

— Она тоже была… боевая.

— Ладно, один вопрос.

— Поздно, адептка. К сожалению, я вспомнил о парочке совершенно неотложных дел. Надеюсь, вы не заблудитесь.

Я смотрела ему вслед со смешанными чувствами. Ну, ушёл и ушёл.

Подумаешь.

Я сижу на камнях около небольшого прудика недалеко от академического леса. Наше с мальчишками любимое место.

…было когда-то нашим любимым местом.

А что будет дальше?

Зачисление на второй курс должно состояться послезавтра. Студенты должны были начать возвращаться завтра — это я выяснила путём настырно-вежливых вопросов и небольшого психологического насилия, примененного к сэру Иртену Мармету, нашему бессменному коменданту. Честно говоря, возобновление нормальной учёбы после происшествия с Леном, после Ларса я не представляла возможным.

Пару раз всерьёз собиралась сбежать, рвануть к себе, на хутор, на поиски Ларса. Но почему-то осталась. Как не стыдно это признать, но что-то было не так.

В той нашей короткой встрече в лесу было что-то не так! Его взгляд. Его странные слова. И моё секундное сомнение, которое я не могла себе простить. И которое не могла забыть, отпустить из памяти.

"Если они оба не вернутся к зачислению, уйду" — я приняла решение. Должно было стать легче, но не становилось.

…а если лошади понесли, и экипаж перевернулся? А если дом загорелся ночью? А если их похитили?

— Хватит, — сказала я вслух, злясь на себя саму куда больше, чем на других. — Отставить паранойю. Маги — они и есть маги, чтобы в огне не горели, и даже упыри их сожрать не могли, не то что банально попасть в аварию на дорогу.

От нечего делать я стала смотреть на воду. Если учёные мужи не врут, вода должна поддаваться мне с максимальным сопротивлением, это общеизвестный факт. Но на самом деле, я просто никогда не старалась по-настоящему.

Вообще-то, у каждого, владеющего даром, есть ведущая стихия, но это не означает, будто остальные стихии остаются где-то за стеной. В Академии стихий каждый учащийся осваивает все четыре, и лишь потом специализируется на ведущей, так что — не боги диплом получают.

Воду можно было заставить двигаться просто телекинезом, которым мы, опять же, владели слабо — не наша задача, не наша специализация. Но вопрос был в том, чтобы полноценно ощутить чуждую стихию, попробовать увлечь её за собой.

Зачем?

Из-за Ларса я волновалась, а по Габриэлю скучала. И переживала тоже, но увидеть его хотелось не только для того, чтобы успокоиться. Просто… хотелось его увидеть. И почувствовать. Вода — стихия Габриэля.

Я сняла обувь, тонкие, неудобные, постоянно рвущиеся чулки, задрала штанины тренировочных брюк — всё-таки в них было куда удобнее, чем в платье — шагнула по щиколотку в прохладную воду.

Август подходил к концу. Вода впитывала, отражала близость осени вернее воздуха.

Так странно, я только сейчас это поняла — насколько чувствительна и чутка оказалась стихия Габа. Огонь сам задавал тон, земля долго и инертно переключалась с одного состояния на другое, воздух, наоборот, легкомысленно скакал туда-сюда, не задумываясь о том, что будет через мгновение.

А вода схватывала суть.

Я закрыла глаза, пытаясь уловить её хитрое кружевное магическое плетение, столь же податливое, сколь изменчивое и трудноуловимое. Огонь почти ревниво заметался вокруг лодыжек горячими браслетами — пытался согреть. Чувствовал мою попытку трансформировать восприятие, и эта попытка его раздражала.

Ревнивый.

Как и вода — я удивилась, обнаружив это их сходство, возможно, мною же и надуманное. Вода норовила заполонить собою всё пространство целиком.

Я погрузилась в размышления о ревности, собственничестве и прочей девичье-рюшечной чепухе, и выглядела, наверное, на редкость глупо, стоя по щиколотку в холодной воде с закрытыми глазами и глубокомысленным лицом. И не услышала, не почувствовала чужого присутствия. Чьи-то руки легли на глаза, мягко, тепло, а я замерла на месте, не ощущая ни малейшей угрозы.

…хотя, стоило ли верить своей интуиции, вот вопрос.

Нет, вопрос в том, угадывать ли подошедшего. Потому что, итить их всех за ногу, если я ошибусь, обидятся ведь.

Габ или Ларс? Или кто-то ещё из моих однокурсников, или Мэй, или — боги упасите — преподавателей?

Зомби-уборщик?!

И я никаких догадок высказывать не стала. Стояла, ждала, казалось, вечность, а на самом деле — буквально минуту. Не выдержала, осторожно, не открывая глаз, развернулась вокруг своей оси в руках загадочного визитёра, как слепая, коснулась пальцами волос, плеч.

Высокий.

Качнулась вперёд, вдыхая запах. Обхватила за плечи, вжимаясь лицом куда-то в шею, в грудь, испытывая невероятную потребность разрыдаться, то ли от облегчения, то ли от счастья, от сладкой уверенности в том, что теперь всё будет в порядке.

Горячее дыхание согрело озябшее ухо.

— Балбеска, вылезай из воды.

Сделала шаг вперёд, вдавилась мокрыми ступнями в рыхлый берег, землю, перемешанную с песком. И наконец-то открыла мокрые от слёз глаза, уставившись в это чужое и одновременно родное, знакомое и незнакомое лицо.

— Привет, кошмарище. Я успела забыть, какой ты высокий и тощий.

— Как шпага.

— Как глист.

Мы нервно засмеялись, глядя друг на друга. И Джейси смотрел на меня так, словно он тоже скучал по этим семнадцати годам, когда мы были единым целым. Чего не могло, не должно было быть — и всё-таки, кажется, было.

— Где Габриэль? — я торопливо натягивала туфли обратно, прямо на голые ноги без чулок, а чулки запихивала в карманы брюк.

— Его взяли в плен, — трагически произнёс Джеймс, а я разом вспомнила все свои страхи и схватила его за руки, сжав пальцы до судорог, а братец только фыркнул:

— Проректор наш распрекрасный, сама забота, само внимание, пять минут назад. Джей, твоё чувство юмора окончательно без вести пропало. Теперь ты не можешь сразу же получать правильную обратную реакцию на свои бредовые занудные мысли, и это фатально сказывается…

— Зато теперь я могу тебе двинуть, — рявкнула я и действительно отвесила фирменный подзатыльник Джеймы Ласки, печально знакомый каждому моему хуторскому однокласснику, а потом сама же смеялась над ним и собой и замирала от какой-то почти материнской нежности, глядя на брата, которого так внезапно обрела и в котором не могла никому признаться.