– Марго, в чем дело? Ты чуть не сорвала мне переговоры!.. Ну и что?.. У меня тоже сегодня плохой аппетит! И это все, что ты хотела мне сказать? Я выгоню тебя вместе с твоим мистером Шмаксом к чертовой матери!

Захлопнув телефон, он сначала строго посмотрел на соавтора, а затем благосклонно на стол, где уже успели расположиться пузатый графинчик водки, кринка морсу, а также разные закуски, включая икру, поданную в мельхиоровой кадушечке, и грибки в деревянном бочоночке. Игровод несколько мгновений смотрел на водку с нежной тоской, как на милого усопшего, потом нетвердой рукой, тщательно прицелившись, разлил «слезы императрицы» по рюмкам. Соавторы чокнулись. Глядя вдаль, игровод поднес рюмку к устам и опрокинул, резко дернув головой, будто запил таблетку. Немедленно закусив масленком, он несколько мгновений сидел неподвижно, прислушиваясь к целительным изменениям в организме, затем глубоко вздохнул, посветлел очами и вытер салфеткой пот с лысины. Кокотов, готовясь к триумфальной встрече с Натальей Павловной, выпил лишь полрюмки.

– Если в раю не будет водки с маринованными грибочками, я там не задержусь! – сообщил Жарынин, оживившись.

– А как вы думаете, – жуя, спросил ехидный писатель, – мы сейчас все еще работаем над ошибками, или уже достигли идеального варианта?

– Судя по качеству водки, мы в идеальной стадии! – не принимая иронии, отозвался игровод. – Сердце смирилось, мозг ясен. Эх, надо мне было еще в «Ипокренине» хлопнуть – я бы так не опростоволосился у этого поющего сенбернара! Знаете, Андрей Львович, с похмелья иногда чувствуешь себя метафизическим мерзавцем. А вы молодец! Когда закончим сценарий, я верну вас в жесткий мир готовым к борьбе за существование. Давайте выпьем за победу! Мы с вами, дорогой мой одинокий марал, сегодня спасли «Ипокренино» для человечества!

После второй рюмки, закушенной хрустящим соленым огурчиком, он совершенно воспрянул и жадно набросился на уху, поданную в серебристых судках с императорскими вензелями. Кокотов не отставал.

– Что же нам делать с вашим «Гипсовым трубачом»? – уминая расстегай, озаботился вдруг режиссер. – Идея, конечно, богатая, но не дается, буквально как фригидная кокетка! Надо что-то придумать, найти ход! Вы же писодей, напрягитесь!

– Даже и не знаю, – вздохнул Андрей Львович, вылавливая из ухи янтарные окатыши красной икры.

– А кто знает? Ну ничего: приедем, посажу вас под домашний арест и, пока не придумаете что-нибудь, не выпущу. Знаете, как Куприн писал?

– Как? – забеспокоился автор «Жадной нежности».

– А вот как. Зарабатывал он очень хорошо, платили ему три рубля золотом за строчку. Деньги, доложу вам, немалые! Больше получали только Горький и Леонид Андреев, которому лично я и гривенника не дал бы. А писать Куприн не любил, как всякий нормальный литератор. Вот вы, Андрей Львович, любите писать?

– Нет, конечно… – соврал создатель семнадцати любовных романов.

– Я так и думал. И вот: жена с вечера хорошенько подпаивала Куприна, а утром запирала комнату, и пока он не напишет пять страниц, не выпускала. Но главное – не опохмеляла. А трубы-то горят! – В голосе режиссера зазвенело свежее сострадание. – Что поделаешь, надо писать… Настрочит страничку, подсунет под дверь, ждет, мучится. Она же, гадина, пробежит глазками: «Э, Александр Иванович, халтуришь! Не считается!» И только убедившись в качестве материала, посылала к мужу горничную с подносом, на котором стоял запотевший графинчик водочки, а также тарелочка с разнообразной острой закуской. Вот как надо с вами – писателями! так он и сочинил «Поединок», «Белого пуделя», «Суламифь»… Я вас тоже запру!

– Знаете, Дмитрий Антонович, – решился Кокотов, – есть у меня одна идея. Но даже не знаю…

– Рассказывайте! – приказал Жарынин, теплым взором смерив оставшуюся в графинчике водку.

– А если нам написать историю современной, тонкой, сложной женщины, попавшей от безысходности в сети лесбийской связи и вызволенной оттуда настоящим мужчиной, которому она когда-то поклялась в любви возле гипсового трубача. Как? – одним духом выпалил писодей.

– Да вы что в самом деле! – рявкнул игровод и швырнул ложку в тарелку с такой силой, что тройная царскосельская уха вышла из берегов и пролилась на скатерть. – Я вам не Тинто Брасс какой-нибудь!

– Но я… хотел…

– Не оправдывайтесь! Эта Обоярова вас погубит, обязательно погубит! Вы, Кокотов, становитесь безысходным эротоманом.

– Но почему… безысходным?

– А каким же еще? Ладно, подумаю, как вам помочь!

– Не надо мне помогать!

– Не капризничайте – ешьте уху, она оттягивает! И снова хочется жить!

– Мне и так хочется жить, – желчно сообщил писатель.

– Знаете, в чем между нами разница?

– В чем?

– Вы пассивный оптимист. А я активный пессимист. Мир принадлежит активным пессимистам.

– Не надо меня классифицировать! – буркнул автор «Заблудившихся в алькове», ломая сочащуюся жиром куропатку.

– Ладно, не обижайтесь! Давайте под дичь по последней!

Счет, принесенный на серебряном подносе, как успел зацепить глазом наблюдательный литератор, оказался смехотворно мал. Расплатившись, Жарынин заметил недоумение Кокотова и объяснил:

– Ресторан работает по ценам ведомственной столовой. А как же! Вы помните два эпизода, погубивших Советскую власть? Первый: на светофоре таксист въехал в зад черной «волге» секретаря горкома партии, крышка багажника распахнулась, и потрясенные пешеходы увидели пакет с продовольственным заказом, из которого подло торчали два батона сырокопченой колбасы. Начались массовые волнения. А через два дня «Московские новости» напечатали меню столовой ЦК КПСС, где бутерброд с икрой стоил двадцать копеек. Узнав такое, народ взял штурмом цитадель марксизма на Старой площади, и социализм закончился. Однако, подарив нам всем благословенный капитализм, борцы за рынок для своего личного пользования, так сказать, в награду за годы борьбы и лишений оставили себе немного социализма. В таком оазисе социализма мы с вами, друг мой, только что отобедали.

– А если напечатать меню «Царского поезда» в «МК»? – мстительно предложил Кокотов.

– Бесполезно. Народ уже приучен к несправедливости, как испорченный пионер к содомии, и даже находит в этом удовольствие. Вы сыты?

– О да!

– Тогда в путь!

Прежде чем покинуть управление конституционной стабильности, соавторы, откушавшие в изобилии изумительного морошкового морса, отправились искать туалет, но заплутали и набрели на скромную дверь с надписью «Служебное помещение», возле которой стояли два огромных пятнистых спецназовца с ручными пулеметами наизготовку.

– Простите, где тут клозет? – светски спросил Жарынин.

Бойцы молча показали стволами в противоположную сторону.

– Вы поняли, поняли? – шептал режиссер, увлекая писодея подальше от грозных истуканов. – там подземный ход!