как карточные домики, — мы, испуганные, с криком бросились к стене, а там… За узким окном вспыхнул яркий свет — и голубое небо выцвело до белизны.

От ужаса прижала к себе пискнувшую от резкого жеста Варюшу… В помещении что-то щёлкнуло — я резко оглянулась. Лампы замигали и потухли. Ужасающая тишина разом впитала все звуки.

Снова обернулась к окну. Крохотное, у самого потолка. Потому и видно: с неба падают идеально круглые снежинки. Но… это не снег! Касаясь стекла, они шуршали и потрескивали, как гремучая змея перед броском.

Дочка не хныкала. Замерла, глядя на окно, а потом прошептала: «Мама… почему снег шуршит?»

Я открыла рот ответить — и шарахнулась в угол помещения. Зубы непроизвольно застучали от резких и пронзительных воплей и визга снаружи, на улице. Так могли кричать лишь обезумевшие от боли и страха звери. Вскоре дикие вопли били по нервам, вспыхивая уже гораздо ближе, за дверью в туалет, внутри торгового центра… И затихали — один за другим.

Что дальше — помню плохо. Разве только, что сидели с дочкой в углу, сбоку от раковины, крепко обнявшись.

Потом крики стихли. Но очнулась я не сразу… Свет не работал. Вообще. Телефон превратился в бесполезный кусок пластика.

Позднее (наверное, уже вечером) мы брели по торговому залу в темноте, почти на ощупь: огромные окна центра отражали лишь неровный мрак. Подошвы то и дело отвратительно скрипели на чём-то шершавом и хрустком. Повсюду валялись разбросанные вещи, а на кафеле застыли липкие и скользкие лужи черноты, напоминающие о крови. Желудок крутило, желчь раз за разом подкатывала к горлу. Я вспоминала мужа, представляя, что он живой и вовсю ищет нас, и брала себя в руки, сжимая ладошку дочери и внушая себе, что всё будет хорошо.

Постояли у окна. Кое-что видно. На улице всё ещё сыпались белые шарики. Низкое небо цветом и формой напоминало вату, пронзаемую болезненно яркими, белоснежными молниями.

Мы с опаской спустились по мёртвой лестнице эскалатора на первый этаж. Вокруг густая и злобная тишина, наполненная сумеречно-белым светом. Вонь аммиака и серы… Варя испуганно встала у шкафов для хранения вещей. Я проследила её взгляд и поёжилась.

Прозрачные входные двери зажали тело. В проём медленно, но настойчиво влетали, рассыпаясь по полу, белые шарики.

Мы приблизились, и я резко дёрнула к себе Варю: та, точно зачарованная, нагнулась — потрогать белую кучку.

— Не надо! — пробасил кто-то сиплый.

Из продуктового отдела вышел высокий лысый мужчина в униформе охранника… В руках, обтянутых резиновыми перчатками, горит свеча. Квадратное лицо с резкими чертами, высокий морщинистый лоб. Кустистые седые брови. Жёсткие глаза осматривают нас внимательно, оценивающе. Несмотря на внешнее спокойствие, на лице мужчины — печать ужасного потрясения. В глазах проглядывает страх, отчего у меня мороз по коже.

… Жора Иваныч попросил меня помочь закрыть двери. На всякий случай… Из кармана куртки вынул пакет с резиновыми перчатками и с парой дождевиков. Велел надеть из предосторожности.

Я присела перед дочкой и попросила её оставаться на месте, пока взрослые поработают. Варюша кивнула и, обхватив себя руками за плечи, стала смотреть на улицу.

Пока оттаскивали в сторону тело старика в спортивном костюме, едва дышали, а я не могла оторвать взгляда от гнойных язвочек на коже трупа. Глаза ему полностью закрывала белёсая плесень, гнездившаяся на лбу.

— Это точно от небесного пенопласта, — хмыкнул Жора, поёжившись, и рассказал, как пару часов назад пытался остановить людей, ринувшихся из магазина к своим машинам. И как многие упали там, на улице, как истошно кричали от боли, как пытались вернуться, но… А ещё он рассказал, как группа людей мгновенно исчезла во вспышке молнии, после чего откровенно струсил и заперся в подсобке… Он говорил и дрожал, не замечая слёз.

Двери закрылись. Пару минут мы тупо наблюдали: белые шарики медленно проедают наши защитные дождевики и резиновые перчатки, брошенные в углу, возле тела старика.

… — Мамочка, я хочу пить!

Варя затормошила меня за рукав ветровки. Жора кивнул и повёл нас в буфет для персонала.

Коробка со свечами на столе охранников — настоящее сокровище! Фонарики-то не работали.

В буфете мы ели круассаны, запивая их молоком. Обсуждали разные варианты причин произошедшего… Варюша вела себя тихо, но я видела — ей страшно. Жора показал ей табельный пистолет и обещал защитить от любой напасти. Варя слабо улыбнулась.

В торговом центре мы просидели дня три. С настенным планом в руках обследовали все помещения. Живых не нашли. Странно: или в плане ошибки, или мы и правда не досчитались пары десятков помещений, вместо них натыкаясь на глухие стены и тупики.

Устав ждать помощи, терзаясь догадками и сомнениями, набили сумки необходимым и засели в офисе бухгалтерии, где снова впустую строили теории о причинах катастрофы: биологическое оружие? Инопланетная угроза? Рассказывали о себе и порой даже вымученно шутили.

Несколько раз торговый центр трясло. От взрывов снаружи закладывало уши.

… — Мамочка?! — пискнула Варюша, показывая на побелевшую от свечения стену в коридоре.

Жора вынул из кобуры пистолет, и мы несколько секунд следили, как в стене, вспучиваясь, проступают безглазые человеческие лица.

Крадучись, не спуская взгляда со стены, мы попятились к лестнице — и побежали. Свечение же медленно и настойчиво следовало за нами.

Инстинктивно мы прятались от него в технических помещениях, спускались на подземную автостоянку, убегая в шаткую безопасность темноты, отчаянно надеясь, что свечение обойдет нас стороной.

Удача нам благоволила. Поколебавшись у двери на парковку, свечение замигало и истаяло. Мы дружно выдохнули.

Варюша первой заметила, что снег закончился. Решили отправиться на разведку. Вернувшись на второй этаж забрать оставленные в бегстве сумки, мы упёрлись в тупик — в глухую металлическую стену, зловеще поблёскивающую белым инеем.

Боже, пришлось разделиться и бежать в продуктовый отдел, чтобы набрать еды и питьевой воды.

Глухой звук, толчок, вибрация — пол вылетел из-под ног. В панике вскочили на ноги. Я подняла Варюшу, шипя на её вскрик: «Мамочка, больно!» Жора лихорадочно запихал все пакеты в сумку, поглядывая на потолок в сети трещин и на молочно-белый свет, ползущий