Затем я ощутил головную боль. Неохотно приоткрыв глаза, застонал, когда яркие белые лучи солнца насквозь пронзили мой череп. Сбоку от меня на каменистом пляже кто-то зашевелился.

– Вот, выпей.

Это был Хастейн. Вода, которую он мне предложил, оказалась свежей и прохладной. Она уняла остроту боли. Но чувствительность лобной части по-прежнему была дикой. Я осторожно дотронулся пальцами до спекшейся крови.

– Лучше оставь рану в покое, – посоветовал Хастейн. – Ты ударился головой о шпангоут и полдня находился без сознания.

За его спиной возвышалась груда обломков драккара. Корабль лежал на одном боку. Киль утопал в прибрежной гальке, корпус был раскурочен. Плавать ему больше не придется. Мачта свернулась набок и лежала позади нас, среди низких скал. Парус еще висел на ней, образуя подобие шалаша, в котором можно было укрыться от солнца.

– Где остальные?

– Мы единственные, кто уцелел.

Хастейн мрачно посмотрел на меня, опустив уголки губ. Но уже через мгновение не выдержал. Откинув длинную светлую челку с глаз, он широко улыбнулся.

– Какой ты доверчивый, – рассмеялся он. – Лишь ты один покалечился, у других синяки да царапины.

– А куда все подевались?

Прикрыв глаза, он повернулся лицом к солнцу.

– Ивар Бескостный говорит, что боги не оставили нас. Мы очутились на острове под названием Дейльгинис[9]. Некогда он был населен. Теперь тут лишь дикие козы. Остальные члены команды отправились за ними на охоту. Я остался с тобой.

– Спасибо тебе.

Он улыбнулся, прищурив один глаз:

– Лучше валяться на берегу, чем гоняться за козами.

Стоило мне засмеяться, как боль вернулась. Хастейн дал мне еще воды. Вскоре послышался стук впечатывающихся в гальку тяжелых шагов. Викинги возвращались небольшими группами, некоторые тащили на плечах свежие козьи тушки. Кто-то начал разводить огонь. Уббе Сын Любовницы заметил, что я очнулся, и подошел.

– Ну вот, наконец ты снова с нами, – поприветствовал он меня.

– Несмотря на издевательства твоего сводного брата над богами, – буркнул я и взглянул на Хальфдана Витсерка, который сидел среди воинов, сосредоточившись на собственных мыслях. Лицо его то и дело искажалось приступами мелкой дрожи. На подбородке топорщилась щетина.

Уббе Сын Любовницы присел на корточки и кивком круглой головы попросил Хастейна помочь мужчинам с костром. Когда мы с Уббе оказались в тени паруса одни, он продолжил:

– На твоем месте я бы не обижался на Хальфдана. Все-таки он ярл и сын Лодброка. И хотя ты, возможно, считаешь безответственностью с его стороны бросать серьезный вызов богам, Тору и Нерду явно понравилось жесткое обращение.

– Почему ты так решил? – Головная боль пробуждала у меня исключительно невеселые мысли. – Мы на необитаемом острове. Корабль сломан.

– Возможно, мы потеряли шанс продолжить путь к Волчьему морю, зато все живы. Можно построить плот из уцелевших досок. Отсюда рукой подать до материка. С побережья до Дюфлина полдня пути, а там нас поджидает Олав Белый со своими вояками.

– Хастейн ничего про это не говорил.

– Того, о чем Хастейн не говорил, наберутся полные закрома. Тебе бы повнимательнее выбирать друзей, Рольф Дерзец.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ведь собственными ушами слышал, как Хастейн поносил Хальфдана Витсерка во время бури?

– Сожалеть о том, что кто-то издевается над морским владыкой, стоя на борту корабля, – не поношение.

Уббе пожал плечами. Его взгляд выражал совсем иной интерес, нежели беспокойство о моем благополучии.

– Как бы то ни было, парень находится под влиянием приемного отца. А Бьёрн Железнобокий неоднозначно относится к своим сводным братьям. Мать Бьёрна была воительницей невысокого происхождения, в то время как Аслауг – дочь короля.

– Твоя собственная мать даже не была родом из данов.

По круглому лицу, обрамленному эльфийским пушком, скользнула тень.

– Этим объясняется то, что Ивар Бескостный, Сигурд Змееглазый и Хальфдан Витсерк ставят меня гораздо ниже себя. А Бьёрн Железнобокий считает себя лучше всех, и он устал подчиняться. Никто не говорит об этом вслух, но как только Англия будет разграблена, между братьями начнется свара. Я вижу приметы этого.

– Бьёрну Железнобокому безразлична Англия. Он мечтает отправиться в Испанию.

– Слова и дела Бьёрна Железнобокого зачастую не имеют ничего общего. Когда они схлестнутся с Иваром Бескостным, перед каждым встанет задача выбрать, к какой стороне примкнуть.

Как только Уббе понял, что разбудил мои мысли, он встал и присоединился к остальным.

– Есть одна деталь в твоей истории, которую я не вполне понял, – сказал я ему вслед.

Он вернулся, положил руку на поваленную мачту и посмотрел на меня, изо всех сил стараясь сохранить на лице терпеливое выражение.

– Я слышал, что твоя мать была служанкой, но во вчерашнем рассказе ты назвал ее дочерью хёвдинга. Обе версии не могут являться правдой, верно?

Мой вопрос заставил его наклониться ко мне и прошептать:

– Кто сказал, что моя мать была служанкой?

То, как воспринимается прошлое человека, определяет его репутацию в настоящем. Если бы Уббе запомнили, как сына служанки, а не как потомка прекрасной фризской любовницы, его роль очень скоро стала бы еще незначительнее, чем была.

– Рагнар Лодброк признал меня своим сыном, – продолжал он, не дождавшись ответа, и обнажил искусно украшенный нож, который носил на поясе. – Всякий, кто скажет иное, – лжец. Скажи мне, кто лжет, и я испробую в деле нож, который Рагнар подарил мне, впервые посадив к себе на колени на высоком троне.

Суставы пальцев на правой руке Уббе, сжимавшей костяную рукоятку ножа, побелели. Челюстные мускулы так и ходили под эльфийским пушком. Не стоило признаваться в том, что о его матери-служанке рассказал Бьёрн Железнобокий. И я сказал, что забыл.

– Уббе! – крикнул Хальфдан Витсерк. – Мне надо побриться!

Выражение круглого лица быстро переменилось. Уббе с добродушной улыбкой поспешил примкнуть к воинам, сидевшим у костра, вокруг которого постепенно распространялся запах дыма и жареного мяса. Викинги расчесывали друг друга костяными гребнями.

Уббе отпустил какой-то веселый комментарий, вызвавший смех у собравшихся, а затем достал бритвенный нож.

Ирландские монахи, время от времени посещавшие Креку, превозносили свою родину и говорили, что это лучшее место на свете. Северяне считали, что большой остров получил название из-за зеленого пейзажа, оттенком напоминающего бронзу, если та долго находится под открытым небом. Поэтому я был разочарован, когда на следующее утро мы спустили на воду деревянные плоты с замшелых скал Дейльгиниса. Земля была серой, грязной и мрачной. Деревья в обширных лесах под хмурым небом напоминали темные холодные тени.