— Машину.

Толпа загудела — ошарашенно, предвкушающе, азартно. Ставок такого размера эта тусовка еще не знала.

— Идет, — сказал Мерз после секундного молчания и похлопал ладонью по крыше своего ниccaнa, — ставлю тачку против Осы.

— По рукам, — хищно прищурился Гордеев.

Господи, почему он на меня не смотрит?! Почему этот сукин сын делает вид, что меня нет?! Мне хотелось заглянуть в холодные серые глаза, чтобы понять, что он задумал, а еще больше разрывало от желания подскочить, схватить за грудки и орать «какого хрена ты творишь»?!

Гордеев не простит. Ни того, что я спуталась с кем-то за его спиной, ни тем более того, что посмела рассказать посторонним о нашем маленьком секрете. Зубами рвать будет, жилы на кулак наматывать и при этом улыбаться холодной улыбкой людоеда.

Мне проще было просто заткнуться и уехать с ним. Отыграть свою роль равнодушной суки, тайком надеясь, что на пути ему повстречается новая Анечка. А теперь…

Теперь оставалась уповать лишь на то, что Мерз каким-то чудом победит.

Меня начало трясти. Сначала мелко задрожали колени, потом загудело в животе, следом громко застучали зубы. Я превратилась в клубок вибрирующих нервов. От страха, от дикой липкой паники, а еще от какой-то ненормальной нездоровой надежды. А вдруг... вдруг Захар все-таки обойдет Дена на финише?

Я пыталась вспомнить, как он гоняет — и не могла. В голове каша, обрывки тысяч заездов — моих, Гордеева, других знакомых, даже агрессивный загон Магницкого. Кто угодно, но только не Меранов. Вместо него — пустота, словно кто-то выдрал из меня все воспоминания о том, каков он за рулем.

Снова стало страшно. Потому что нет ничего больнее разбитых никчёмных надежд.

Он не сможет.

Денис извернётся, но победит. Из принципа. Чтобы наглого Мерза, позарившегося на его игрушку, опустить перед всеми. В отместку и машину заберет, и меня. Особенно меня. Уверена, он уже придумал три тысячи способов, как можно наказать за непослушание отбившуюся от рук Осу.

— Ну что, дорогая, — Гордеев подошел ко мне со спокойной улыбкой, но в бездонных глазах плескалась тьма, — насколько мне не изменяет память, ценным призом ты еще ни разу не была. Сегодня ты пользуешься просто бешеной популярностью.

— Да, я такая, — кое-как улыбнулась в ответ.

Мы смотрели друг на друга и говорили без слов, взглядами. Он просто давил, а я пыталась до него докричаться.

«Отпусти меня, Ден».

«Никогда».

«Я устала».

«Мне насрать».

«Пожалуйста».

«Тебе конец, Оса. И ему тоже».

«Не трогай его».

В глазах Гордеева злая насмешка. Он медленно протянул руку, коснулся щеки, и я невольно зажмурилась, ожидая боли, но ничего не произошло. Он только провел пальцами по коже, по нижней губе, чуть оттягивая ее книзу, спустился по шее к ключицам. И я с ужасом наблюдала за тем, как в его взгляде разгорается пожар:

— Позже поговорим, — пообещал он, — и разговор будет долгим. Я едва сдержалась, чтобы не отступить назад. — Пожелай мне удачи, Оса.

«Пошел ты к черту!» — мысленно проорала я. Гордеев все прекрасно понял и усмехнулся. Хищно, словно волк перед охотой. Ему всегда больше нравилось, когда я бесилась и бросала вызов. Так интереснее. И сейчас этот интерес взвился просто до небес.

Парень резко развернулся и бодрым шагом направился к своему стальному коню, а я, судорожно всхлипнув, осмотрелась по сторонам в поисках Мерза. Его уже не было видно — он сел в машину, так и не взглянув в мою сторону.

Дурак. Какой же он дурак!

У меня снова от страха свело кишки. В этот раз не за себя. За Меранова. Я внезапно поняла, что до жути боюсь его потерять, и если с этим мерзавцем по моей вине что-то случится, я просто не переживу. Плевать на то, что он скотина, плевать на подставы, на то, как начались и складывались наши отношения, плевать даже на то, что этих отношений толком и нет. Я просто хочу, чтобы с ним все было хорошо. Мне надо остановиться их. Сказать, чтобы перестали играть в дурацкие игры и меряться, у кого хрен длиннее. Надо прекратить все это!

А я просто не могу сойти с места — ноги будто примерзли к земле, и голос пропал.

Ну же! Оса, не тупи! Нашла, когда впечатлительную барышню включать!

Со всех ног бросилась к машине Меранова, но не успела сделать и десяток шагов, как дорогу перегородил Магницкий.

— Пусти, — зашипела, когда почувствовала, как он жестко хватает под руку и тащит в сторону, — немедленно!

— Уймись! — голос у него сейчас был больше похож на звериное рычание.

— Их остановить надо!

— Не лезь. Сами разберутся.

— Если не уберешь свои лапы — я тебе врежу, — пообещала, упираясь всеми силами, но этот кабан по-прежнему тащил меня за собой.

Врезать — не врезала, не с руки было, зато укусила изо всей дурацкой мочи.

Он рявкнул что-то злое, некрасивое, и, развернувшись, грубо встряхнул за плечи:

— Опозориться хочешь? И сама, и Захара? Не хватало еще, чтобы девка в толпе бегала и грудью защищала.

— Да как ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь! Они уже поспорили, и не отступят! Поэтому не мешай, — Егор потер плечо, — а вообще, ты чокнутая.

— Я давно говорил, что она е*нутая. На всю голову, — флегматично заявил нарисовавшийся рядом с нами Волшин.

— На себя посмотри! — огрызнулась я, но вырываться перестала.

Парни правы. Все что могла я уже сделала — спровоцировала конфликт, теперь поздно бегать между ними и умолять остановиться. Только посмешищем выставлю и себя, и Меранова, а заодно и Дениса сильнее разозлю. Остается только наблюдать, едва дыша и до боли стискивая кулаки.

Магницкий, наконец, отпустил меня и обернулся туда, где готовились противники. Атмосфера на площадке накалилась до предела, организатор горло срывал, вопя в микрофон, толпа гудела. Кто-то болел за Гордеева, кто-то за Захара. Равнодушных не осталось.

— Сейчас начнется п***ц, — сокрушенно проговорил Егор, — Мерз ему прилюдно яйца придавил. Твой дружок такого не проглотит.

Это точно. Остальные, может, этого не заметили, не прочувствовали в полной мере, но я-то знала, что Гордеев в ярости. А ярость у него страшная — холодная, молчаливая, жестокая.

— Надеюсь, ты того стоишь, — покачал головой Волшин, наблюдая за тем, как противники выруливают к стартовой полосе.

— Сомневаюсь…

— Ты хоть понимаешь, как он из-за тебя подставляется?

— Я его об этом не просила, — голос не слушался, то хрипел, то срывался на жалобный писк.

Марк оторвался от машин и перевел на меня оценивающий взгляд: