где нужно было спокойствие, и наоборот, нечленораздельно бормотала в тех местах, где слушатели подсознательно ждали всплеска эмоций. При этом её мутные глазки прыгали с одного лица на другое, то страхом глуша противодействие, то поощрением вызывая солидарность.

«Хорошо, сука, работает, — оценил Максимов. — Ценный кадр. Наверняка, охраняют».

Он решил проверить.

Баба уже скрестила проблему старости с ростом преступности и переключилась на дела молодёжи. Максимов подумал, что в самый раз появиться на сцене лучшему представителю молодёжи. Он ткнул соседа ботинком в голень. От резкой боли впавший в глубокую задумчивость парнишка взвился и сразу же обрёл дар речи и геббельсовский раж.

— А кто это говорит?! Кто?! Почему говорит? Говорит, или просто так живёт? Кому какое дело, как я живу!

Баба быстро сориентировалась.

— Вишь, до чего людей доводят! А ещё молодёжь. Их уму надо учить. А они дубинками их калечат! Не бывать этому, не бывать!

Наркоша прыжком обернулся. Уставился на оппонентку.

— Чему быть, тому не миновать! — заявил он. — Я сверху всё вижу. Ты вся серая. И ноги у тебя — чёрные. От асфальта. Он был горячим, когда ты родилась. А теперь его нет. Нет, понимаешь?! У тебя ноги асфальтовые. Поэтому и трава не растёт. Трава не растёт, не растёт — и всё. И что ты на это скажешь?

— Мы до самого Первого дойдём! Пусть знает, что с народом творят! — завизжала баба. — Не будет по-ихнему!

— Их нем, нихт! — в ответ взъярился наркоша. Стал дёргаться всем телом и жестикулировать с характерной пластикой наркомана. — Отдай мой оранжевый зонтик, дура! У тебя на него инструкции нет. Как управлять зонтиком, знаешь?! А зачем украла? Ты его асфальтом испачкаешь. Он же летать не сможет, это ты понимаешь? Или понимаешь? Крак-с-бухты-бухты-бумс. Уф, ууф. Почему у тебя платок синий? Он же вчера был белый. Белый, как… Как огонь. Зачем тебе огонь, асфальтовая баба? Он не твой. Он не мой. Он даже не наш. Он всех! Подумай над этим, герла. Это уже было. Только давно. Надо обязательно вспомнить. Их там много было, они вот так вот крутились, в кожу лезли, в каждую пору. Пора, пора… Это — нора. А в ней асфальт спрятан. Ведь так оно было, да? Ну говори, говори, говори!

«Крепко вставило парнишку», — усмехнулся Максимов.

Глаза у бабы беспокойно запрыгали. Тонкая провокация превращалась в балаган.

— Ничо не было! Ничо не было! Ты сам из этих. Они их специально колют! Вот до чего дошли. Люди, держите его, пока он всех не порезал!

От её визга по салону покатила волна истерии. С задней площадки протиснулся мужчина в кожаной куртке. Без лишних слов врезал наркоше по почкам. Удерживая за воротник, не дал опасть на пол. Наркоша вырубился хорошо и надолго.

«Профессионально», — оценил Максимов.

Баба чуть заметно кивнула мужчине на дверь.

— Водила, дверь открой! — проорал мужчина. — Я эту срань выкинуть хочу.

Водитель резко ударил по тормозам. Салон дружно охнул.

— Конечная, я дальше не поеду, — объявил водитель.

С компрессорным визгом распахнулись двери.

Пассажиры завопили. Большинство почему-то поминали наркошу.

— А мне пофигу. Бензин на нуле, — разом парировал водитель.

С ворчанием и матюгами все стали выгружаться из автобуса.

Максимов забросил на плечо рюкзак, выпрыгнул наружу. Осмотрелся.

Чуть дальше тянулся квартал, пострадавший при взрыве ТЭЦ. Смятые коробки домов, чёрные амбразуры окон. В туманной мути тревожно трепыхались огненные цветы костров.

Над дорогой висел рекламный щит. Лик Первого был обезображен пятнами бурой жижи и исклёван пулями. На ржавой конструкции, удерживающей щит, болталась пара армейских бутсов, связанных шнурками. Намёк патрулям, что вход в запретную зону чреват ускоренным дембелем по состоянию здоровья.

Водителя можно было понять. Без особой нужды в руины лучше не соваться даже днём. Разберут машину по винтику. Или просто сожгут забавы ради.

Несколько человек, кто поддался суггестии, окружили бабу и внимали её безумным речам. Двое сопровождающих провокаторшу курили в сторонке. Тело наркоши покоилось у перевёрнутой урны.

Максимов прислушался к себе. Пересекать пустырь и пробираться к ветке железной дороги не было никакого желания. Там можно было отгрести неприятностей не меньше, чем в руинах. Железную дорогу охраняли с повышенной бдительностью. Блокпосты и секреты зверели от скуки и плохого питания. Полоснут очередью и даже не подойдут посмотреть, кого скосили.

Он подошёл к кабине водителя. Постучал в дверь.

В приспущенное окно высунулось лицо водителя.

— Что надо?

— Назад поедешь?

— Бензина нету!

— А если заправить?

Водитель выжидающе уставился на Максимова.

Банка консервов, вытащенная из рюкзака, произвела ожидаемый эффект. Водитель шумно сглотнул.

Максимов вошёл через переднюю дверь в тёмный салон. Водитель не стал зажигать свет и сразу же закрыл за ним дверь.

— Куда надо?

— До Ховрино подбрось.

Максимов передал плату за проезд. Опустился в кресло, вытянул в проход ноги.

— А вообще, куда надо? — с затаённой надеждой спросил водитель.

«Голодный. За десяток банок в Кремль повезёт».

— Туда и надо, — отозвался Максимов.

«Извини, мужик, ты у меня на довольствии не состоишь».

Половину банок он закопал в парке. В рюкзаке сейчас имелись три «звёздочки», брикеты с гречкой, пакет с фруктами и поллитра водки. Вполне хватит на царский обед. Или на НЗ на случай экстренного рывка из города.

Водитель запустил двигатель.

Охранники провокаторши переглянулись. Один сделал шаг вперёд и вскинул руку. Им явно не улыбалось застрять до вечера в столь небезопасном месте. Баба вскоре закончит «промывку мозгов», получившие дозу обыватели поплетутся по домам, и что тогда? Втроём маячить на виду у руин? Там народ живёт жёсткий. Ни ксивой, ни пистолетом не отмашешься.

— Пошёл ты! — Водитель зло хрустнул коробкой скоростей. — Задолбал уже. Пусть тебя Ларин катает.

В последнее время кликуши наводнили городской транспорт. Работали, как нищенки, карманники и контроллеры, по порученным маршрутам. И если пассажиры не успевали вычислить в кликушах агентов Управления «К» СГБ, то водителям эти орущие создания и смурные рожи их