грузное тело и посмотрел на Кочубея.

— Пока думаю. Есть мыслишка…

— Я не о том. Артемьев уже прибыл?

— Кофе пьёт в приёмной. Девочки от него млеют.

Старостин понимающе хмыкнул.

— С придурками связался?

— Если имеешь ввиду парапсихологов, то — да. Назначил на семнадцать часов.

— Ага!

Старостин посмотрел на бронзовые часы на каминной полке. Атлант, взвалив на плечи земной шар, силился подняться с колена.

— Ни хрена не выйдет, любезный. Пупок развяжется.

— Ты о чём? — подал голос из своего угла Кочубей.

— Это я так. Выползай из угла, засел там, как таракан, понимаешь ли!

— Кое-что я успел обдумать. Если хочешь … — скороговоркой произнёс Кочубей, подходя к нему. Невысокого роста, худощавый, острые глазки за толстыми линзами очков и тонкая щёточка усов — он действительно напоминал таракана.

— После. Сейчас гони ко мне Артемьева. Сам накрути хвост народу. Дармоеды, хозяин приехал, а они от безделья по коридорам как шатались, так и шатаются!

— Сделаем.

Старостин удержал его за рукав.

— Мы с Артемьевым не здесь побеседуем, а в «берлоге». Сам будь в досягаемости. Можешь понадобиться.

Кочубей пошевелил усиками, чуть дрогнув тонкой верхней губой. На его языке это означало самодовольную улыбочку.

* * *

Старостин решил принять Артемьева в «берлоге», как он называл находящийся в бункере специально оборудованное рабочее помещение.

Вниз можно было попасть либо на лифте из «верхнего» кабинета, либо миновав несколько постов охраны. Стены, если верить строителям, защищали от прямого попадания авиабомбы.

Старостин больше полагался на заверения службы безопасности. Они соорудили двойные переборки, засыпав пустоты песком, вмонтировали излучатели, парализующие работу любых электронных и радиопередающих устройств, при попытке просверлить внешнюю поверхность стены или обмотку кабелей, выходящих из его личного отсека, любопытных обдавало струёй нервнопаралитического газа. Кроме этого, трижды в сутки помещение проверяли на «жучков» специально подобранные специалисты.

Старостин взял с сервировочного столика тяжёлый хрустальный графин. Вытащил пробку. В воздухе возникло облачко аромата дорогого виски.

— Давай-ка мы, брат, старика Карнаухова помянем. Как-то не по-людски получается. День прошёл, а помянуть забыли, — сказал он сидящему напротив Артемьеву.

— Его не поминать надо, а осиновый кол в могилу забить, суке старой!

— Грешишь, Кирилл, — с хитрой улыбкой ответил ему Старостин. Протянул Артемьеву графин. — Наливай. А я полюбуюсь, как ручонки у тебя от злобы дрожат. Грешно, Кирилл, о мёртвых плохо говорить.

— Грешно при жизни собачится, а потом покойного в лоб взасос целовать! — Артемьев плеснул виски в стаканы. — Вот за что нас ненавижу, так за лицемерие на кладбище.

— А в Европах демократических ещё политесу не обучился? — поддел его Старостин, оценивающе осмотрев дорогой хорошо сшитый костюм Артемьева. — Слезу пустить над убиенным, это же так политкорректно! Ладно, не заходись. Выпьем молча.

— Выпьем. Пусть земля ему пухом, если уж так сложилось.

Артемьев красивым жестом поднял стакан.

Выпили. Старостин налил по новой.

— Я тебя не зря драконю. Мне сейчас от тебя правда нужна. Вижу, спросить что-то хочешь. Спрашивай.

— С Лариным встречались, Иван Иванович?

— Уже растрезвонили, оглоеды! Ёлки-палки, два часа человек в Москве, а уже все тайны знает. Никакой конспирации. Языки им, что ли, поотрывать? Так, ведь только ими и работать умеют! — Старостин отвалился в кресле, стакан примостил на колене. Сразу же стал серьёзным. — Конечно, высвистал его. Смазал под хвостом скипидаром. Пусть, зараза, побегает!

— Дело же по принадлежности должна вести Служба охраны Первого, — подсказал Артемьев.

— Ну и пусть. Всегда полезно их на перегонки запустить. Это всё, что ты хотел узнать?

Артемьев поболтал виски в стакане, медленно пригубил.

— Нашли, кто старика грохнул?

— Нет. Пока — нет. Если Ларин на своём месте остаться хочет, раньше Филатова найдёт. — Старостин с удовольствием отметил, что Артемьев не отводит взгляда. — «Сердцем чувствовал, вырастет из щенка волчара. Не ошибся!»

— Вот как? — Артемьев изогнул бровь.

— А ты что думал, я позволю своих людей стрелять и никому за это башки не снесу?!

— Его же отравили… — Артемьев мягко улыбнулся.

— Не принципиально, — отмахнулся Старостин.

— Как посмотреть. Почерк выдаёт убийцу в головой.

— Ну-ка, ну-ка!

— Ну, например, вы, Иван Иванович, организовали бы авиакатастрофу. Или отправили с инспекцией в провинцию, а там банды лютуют… Или взрыв бытового газа в доме мог случиться. Короче, чем грубее, тем надёжнее. И уж ни при каком случае не позволили Филатову сунуть нос в сейф старикана.

Старостин заворочался в кресле, как медведь в берлоге.

— А ты бы, дружище, как поступил?

Артемьев смочил губы виски. Облизнулся.

— Именно так. Ликвидировал бы тихо, но с максимальным резонансом. И так, чтобы бумаги Карнаухова по всему городу разлетелись. Чтобы все узнали о нашей «китайской линии». И обомлели от восторга.

— Так, может, это ты его, а? — усмехнулся Старостин.

— Рад бы. Но опередили.

Старостин в ответ на тонкую улыбку Артемьева затрясся в беззвучном смехе. Отхлебнул из стакана. Протёр заслезившиеся глаза.

Обшарил прищуренными глазками Артемьева.

Дорогой костюм, ухоженное лицо, альпийский загар, свободная поза, небрежно свесившаяся кисть, на мизинце простенький перстенёк с чёрной кляксочкой свастики. Взгляд прямой и твёрдый. В глазах плавают синие льдинки. Русые волосы, причёска идеальная, волосок к волоску. В девять утра сел в самолёт в Женеве, два часа добирался из аэропорта в штаб-квартиру, а на лице и костюме ни складочки.

«А ведь мог, волчонок! Грохнул бы и не поморщился».

Артемьева он приблизил к себе за изощрённый ум и звериное чутьё. До Катастрофы Артемьев успел закончить два факультета МГУ — психологический и экономический, сделать свой десяток миллионов, поработать на правительство, по разнарядке уйти на солидный пост в солидный концерн, покурировать политическую партийку. А когда валом пошли первые признаки беды, отчалили на личной шлюпочке от давшего течь государственного «Титаника». Молодым волком резко скакнул за флажки, разом обрубив все связи. Ушёл, ничего не потеряв. Отсиделся в Европе. Вынырнул из мути откатывавшей Первой волны. Сам вышел на контакт с нарождающимся