как же я тебя днем узнаю? — заупрямился Конура. — И меня ты не узнаешь. Надо ж познакомиться.

— Узнаю. У меня глаза, как у кошки.

— Ау меня, как у совы, — я днем ничего не вижу. Нет, верно, давай зайдем в уголок, чтоб никто с улицы огня не видел, и посветим друг на друга.

— Ну, свети, — согласилась Нюра, и ей вдруг стало смешно.

У Конуры отсырели спички, он перевел полкоробки, и ничего у него не выходило. Это еще больше рассмешило Нюру, но вдруг вспыхнул огонек, и Конура увидел ее смеющиеся глаза, смуглые щеки и белые зубы.

— Так... — он невольно отступил на шаг и почесал в затылке.— Теперь запомню... Навсегда запомню!

— Почему навсегда? — вырвалось у Нюры.

— Не знаю... — Конура смутился. — Я не думал, что ты такая ладная...

Вскоре один за другим пришли остальные комсомольцы, последней явилась Оля.

— Товарищи, — возбужденно сказала она, — сейчас к нам придут люди. Знаете, о ком я говорю? Придет товарищ Быхов и с ним еще один... Есть дело! Важное дело! Степа! Такое дело, такое дело! Ты будешь рад.

Она схватила его за руку и потянула в угол сарая.

XLIÏI

До прихода коммуниста все уселись в кружок, делились новостями. Сеню Михайлова поставили часовым — наблюдать за двором, за улицей. Степа и Нюра рассказали о Фене. План их одобрили, но встал вопрос — как же ее привезти в станицу. Нужно было где-то достать лошадей.

— Достану, — вызвался Тарас Дорошенко, маленький, юр-

кий, похожий на тринадцатилетнего мальчика, А ему уже было шестнадцать. — Хозяин пошлет меня за валежником, а это от хутора недалече. Вот и всё. Об этом не горюйте.

На том и порешили. Заговорили о Скубецком. Нюра оживилась:

— Федька его так хвалит, так хвалит!

Решили присмотреться к нему получше, поручили Нюре познакомиться с ним через Федю.

В сарай вбежал Сеня.

— Идут!

Вскоре вслед за ним вошли двое мужчин: один — плотный, широкоплечий, другой — молодой и стройный, в ловко сидевшей на нем черной черкеске.

— Здравствуйте, товарищи! — сказали они.

— Здравствуйте!

Вместе с другими вскочила Нюра. Для нее было ново, что взрослые люди называют ее товарищем. «Неужели я уже совсем дивчина?» — подумала она и даже оглядела себя. Потом посмотрела на других. Хлопцы, за исключением Тараса, выглядели солидно, в особенности же Степан и Кочура. Только Ко-чура был поплечистей, а Степан повыше. И Галя, и Даша... Из девочек моложе всех казалась Оля. Правда, лиц ничьих нельзя было разглядеть, а голоса были уже недетские.

— Присядем, — спокойно предложил коммунист. Нюра насторожилась-. «Где я его голос слышала?» Она стала напрягать память, но так и не могла вспомнить.

— Давайте, товарищи, поговорим, — предложил коммунист и стал искать глазами Олю. Та волновалась, но всячески старалась скрыть свое волнение:

— Хлопцы, девчата, наше комсомольское собрание открыто, — начала Оля. — Слушайте, что скажет товарищ Быхов, а с ним вот еще человек... Кто он — товарищ Быхов пояснит.

И она смутилась. Но никто из товарищей и не подумал улыбнуться. Каждый понимал, что не так-то просто говорить, когда на тебя все смотрят. Кроме того, внимание ребят отвлекал спутник Быхова. На плечах молодого казака смутно виднелись погоны. Они приводили всех в недоумение.

— Вот что, друзья мои, — начал Быхов, — пришли мы к вам с одним важным делом. Мы имеем точные сведения, что...

Он сделал паузу и обвел всех глазами. Его взгляд остановился на Нюре.

— Новая? — спросил он.

Нюра не поняла вопроса, молчала. Быхов посмотрел на Олю.

— Нет, не новая, — пояснила та, — только ее в прошлый раз не было.

— А! — вспомнил Быхов, — теперь знаю. — И он опять обратился к Нюре: — Как дела? Батьку ждешь?

— А то нет? — от всей души ответила она, и ей вспомнился

тот же вопрос, заданный недавно дедом Карно. «Как по-разному они спрашивают! — подумала она. — А слова одинаковы...»

-—• Так, — улыбнулся Быхов и оглядел всех. Спохватился: — Видите погоны?

— Видим, — разом отозвались хлопцы.

— А он, между прочим, красный.

Молодой казак встал.

— У меня здесь и знакомец есть, —• улыбнулся он. — Здравствуй еще раз, — он протянул Степе руку. — Не узнаешь?

—-Я? — Степа показал на себя. — Я вас не знаю...

— Я не здешний, а с тобой знаком.

Казак вдруг рассмеялся.

— Рассказать вам, товарищи, как он от меня стрекача хотел задать?

Степа ничего не мог понять, и все с недоумением смотрели то на него, то на казака. Даже Быхов не знал, в чем дело. Тогда казак рассказал, как он накрыл Степу за расклейкой листков, как взял у него одну листовку себе, а его отпустил.

— Ты ж в другой раз поосторожней!—погрозил он,—-Это ж не шуточки. А я тот листок взял да сам ночью в гарнизоне на дверях наклеил. Ох, Юрченко утром и бесился! Выстроил нас и ну каждому в глаза глядеть... Два раза по фронту прошел. Потом полковник Костик заявился, и опять нас построили и опять нам в очи, как жабы, глядели. Ко мне подошел, а у меня лик, как у богородицы.

Все засмеялись, сели плотней друг к другу, уставились на рассказчика.

— Силой я мобилизованный, — пояснил он, — но и среди белых свое дело делаю. Юрченко себе, а я себе. Наши программы иикак не сходятся, а между прочим, чуть что, он зовет меня: «Кузьма! Гляди в оба!» «Слушаюсь, ваше благородие»,—деру я глотку и гляжу в оба. Только гляжу не туда, куда ему надо.

Опять все засмеялись.

— А раз я ему говорю: «Ваше благородие, дозвольте весь хутор спалить, там все с красными якшаются». А он на меня как гукнет! «Ты, говорит, что? В своем уме или сбесился?» — Я знаю, что в хуторе одно кулачье, кадеты, и нарочно ему так сказал. «Ты, говорит, хоть и хороший казак, а все-таки думай, что говоришь. Красные, говорит, тоже рубать мастера». А я гляжу на его шрам и говорю: «Так точно, ваше благородие!» Вот это и всё, а теперь товарища Быхова послушайте.

— Так вот, товарищи комсомольцы, — снова обратился к ким Быхов, — нам достоверно известно, что...

На этот раз он паузу сделал