— Ты, Федя, хороший хлопец, — сказала она тоном старшей.— Мне нравится с тобой дружить. Только ты раньше веселей был, стихи, прибаутки говорил. Ты теперь тоже веселый будь. Только никому не болтай про комсомол, про Скубецкого. Он хороший, Скубецкий, а?

— Мозговитый хлопец. Ей-богу, мозговитый! — искренне ответил Федя. — Вот увидишь — он комсомол устроит!

Нюра улыбнулась. Ей было приятно, что Мишка со Скубец-ким не в ладах, — это еще больше поднимало Скубецкого в ее глазах.

— Ну, я к Гале, — уже не нашла она нуЖным скрывать этого от Феди. — А ты приходи к нашей калитке, поговорим.

Федя с благодарностью пожал ей руку и не знал, что бы такое сказать, чтобы ей было приятно. Подумал и сказал:

— Ас Лелькой я теперь и здороваться не стану.

Они расстались. Нюра завернула за угол.

Гале она прежде всего рассказала о Фене, о том, что сегодня надо обязательно собраться, о своем разговоре с Федей и о Скубецком. Галя слушала внимательно и отвечала так, будто она уже самая опытная комсомолка. Нюра невольно засмеялась.

— Чего ты? — спросила та.

— Ничего. Весело мне. Помнишь, как ты говорила: «Попробую в комсомоле». Попробовала? Не скушали тебя? Косу не отрезали? Сажей морду не намазали?

— Вот глупая! Я и не думала этого. Я только думала, что девчат не берут.

— Врешь! Боялась.

— Ну, боялась, а теперь не боюсь. Знаешь, — вдруг, выпрямившись, сказала Галя, — пускай мне, что хотят, говорят: «Сделай то, сделай это», — все сделаю. У меня так сердце горит! А мама одна? Сколько людей погубили! За что? Что люди хотят земли? Что люди хотят кушать? Что люди хотят, чтобы власть была наша?

Нюра глазам не верила.

— Ох, и большевичка ж ты! — невольно вырвалось у нее.

— А я и была большевичка, только ничего не знала. Тебе

Даша не рассказывала, что к нам коммунист приходил? Ох, и понятно ж он говорил! Вот, Нюра, интересно было! Потом мы его спрашивали и про то, и про другое, а он нам так ясно все говорил! Только я не все запомнила. Трудно все сразу. А такой хороший! Сначала мы стеснялись, робели. Хлопцы с ним говорят, а мы сбились в кучку и сидим. Оля первая начала. Потом Дашка осмелилась, потом я.

Нюра позавидовала, что не пришлось ей побывать на этом собрании. Договорились обязательно всем встретиться вечером и разошлись. Домой Нюра шла все с тем же радостным и бодрым чувством.

XLII

Вечером Нюра собиралась к Оле. Ей хотелось поскорее договориться, как быть с Феней. Шла с предосторожностью. Уже давно договорились комсомольцы приходить к Оле поодиночке и так, чтобы никто не видел, но это было нелегко. Пойти засветло — кто-нибудь встретится, а позже по улицам разъезжают патрули. Лучшим временем были сумерки, а сегодня, кстати,, повалил снег и закрутил ветер. У тетки можно было уже и не отпрашиваться, — она присмирела, не придиралась, только настороженно поглядывала по сторонам да прислушивалась.

Вся запорошенная, точно белая снежная кукла, Нюра благополучно добралась до олиного двора. Напротив, через улицу, кое-где в хатах замерцали огни, но свет еле-еле пробивался сквозь снежную мглу. Нюра направилась прямо к сараю. Ветер намел к дверям высокий сугроб, и она с трудом приоткрыла их, вошла, стряхнула с себя снег, зябко поежилась.

«Кажется, рано явилась я», — подумала она и выглянула во двор. Снег все падал и падал. «Вот Олька какая! Не могла у ворот меня встретить».

Подождала еще немного и побежала к хате. Постучала. Никто не отозвался. Постучала громче. Пожала плечами.

— Ушли, что ли?

Заметила чью-то крадущуюся фигуру. Узнала Степу, бросилась за ним, тихо окликнула. Он оглянулся, сделал знак рукой, и они вошли в сарай.

— Оли нет, и никого нет, — шепнула Нюра.

— Знаю. Скоро не придет. Она там...

Нюра сразу поняла, но чтобы проверить себя, спросила:

— У коммуниста?

— Да...

— А бабушка?

— В церкви,

Степа тоже стряхнул с себя снег. Они сели рядом, и Нюра торопливо рассказала о Фене.

— Ничего, — подумав, успокоил Степа, — устроим. Я знаю...

— Здесь, у Акимовны? С Олей?

— Нет. У меня.

— У тебя?

Нюра знала, что Степа сирота и живет у своей дальней родственницы, глухой и уже не способной к труду старухи.

— Выдумал тоже, — сказала она, — у тебя не годится. Люди узнают.

— Никто не узнает. Будет сидеть в хате.

— А кушать?

— И кушать будет.

— Ты, я вижу, богатый...

Он обиделся.

— Что ж, по-твоему, мне ей и куска хлеба жалко?

Помолчали. Степа встал, прошел в угол сарая, где по его совету уже давно была проделана лазейка на огород, повозился там и сказал;

— Это верно: Фенька у нас не раздобреет. Если б таких людей поискать, кому нянька нужна...

— Тоже радость... А кто ж ее возьмет? Мать арестованная, никто не захочет.

— Погоди. Придумал! Кирееву, учительницу, знаешь? Клавдию Владимировну, что в очках ходит? У которой на квартире новый гимназист стоит? Вот ей нужна прислуга. Она мне еще недавно говорила: «Степа, не найдешь ли мне девчонку?» Она, по-моему, женщина хорошая, обижать не станет. Семья три человека — она, отец у нее есть, старик, дочка лет шести. Муж давно помер. Вот и устроим твою Феньку.

— Погоди, погоди, — взволнованно спросила Нюра,—ты про какого гимназиста говоришь? Про Скубецкого, что ли?

— Ну да. А ты и фамилию знаешь?

Она рассказала ему свой недавний разговор с Федей.

— В комсомол хочет? — заинтересовался Степа. — Что ж, нам наруку, только надо посмотреть, что за хлопец. Новый он здесь, никто его не знает. А Федька... Это такой, что не очень верь ему. Давно он с кинжалом ходил, как индюк? Давно он кричал; «Я — казак! Всем большевикам кишки выпущу!»

— Да это он так... с большого ума. Он, ей-богу, добрый. Теперь и батька его не такой.

— Да ну их! — Степа махнул рукой. — Ласточку у них забрали, так, подумаешь, — уже и большевиками стали. А верни им коня, они опять за белых будут.

— Не знаю, — задумалась Нюра. — Только Федька, по-моему, хлопец ничего. Он не продаст.

— Федьку я не боюсь, —