Лысый. Он несколько раз закрыл и открыл глаза, потом сказал Элу: – Привет, товарищ Санта-Клаус. Рано или поздно расскажу. А вам всем, товарищи, остается только слушать.

И он начал:

– Это было необычно и прекрасно, – сказал он и выпил стакан шампанского.

– Короче, Лысый, – сказал один из летчиков.

– Я испытал глубокие чувства, – сказал Лысый. – Возвышенно-глубокие чувства. Наимерзейшие чувства.

– Поехали в Алкалу, – сказал кто-то из летчиков. – Этот красномордый уже ничего не соображает. Или сыграем еще?

– Сообразит, – сказал другой. – Просто он пока продувает моторы.

– Вы что, критикуете меня? – спросил Лысый. – Вот она, благодарность Республики.

– Слушай, Санта-Клаус, – сказал Эл. – Так как же там было дело?

– Вы меня спрашиваете? – уставился на него Лысый. – Вы задаете вопрос мне? Вы когда-нибудь участвовали в боевых действиях, товарищ?

– Нет, – ответил Эл. – А брови спалил, когда брился.

– Не выпрыгивайте из штанов, товарищ, – сказал Лысый. – Я сейчас опишу эту необычайную и прекрасную сцену. Я, знаете ли, писатель, не только летчик.

В подтверждение сказанного он кивнул.

– Он пишет в газету «Аргус», которая выходит в Меридиане, Миссисипи, – пояснил летчик. – Причем беспрерывно. Они не могут его остановить.

– У меня писательский талант, – сказал Лысый. – У меня свежее и оригинальное ви́дение. У меня есть газетная вырезка, которую я потерял, в ней именно так и сказано. Итак, я начинаю свое описание.

– Ну, наконец. Так как это было?

– Товарищи, – сказал Лысый, – это неописуемо. – Он протянул свой стакан.

– Ну что я говорил? – сказал летчик. – Он еще месяц ничего соображать не будет. Да он и так-то ничего не соображал.

– Ах ты, несчастный сопляк, – сказал Лысый. – Ладно, слушай. Когда я сделал вираж, чтобы зайти над ним, я поглядел вниз и увидел, что за ним стелется дым, но курс он держит, чтобы перелететь через горы. Правда, он быстро терял высоту; я пролетел над ним и дал еще очередь. Тогда ведомые еще были со мной; он накренился и задымил с удвоенной силой, а потом дверца люка открылась, и это было все равно что заглянуть в доменную печь; а потом они начали вываливаться. Я сделал полупереворот, спикировал, снова набрал высоту и посмотрел назад и вниз; они вываливались оттуда, как из горна доменной печи, стараясь спастись, над ними раскрывались купола парашютов, и они были похожи на великолепные большие прекрасные колокольчики вьюнков, распускающиеся утром, а самолет – на столб огня, какого вы никогда не видели; он падал кругами, кругами, а на фоне неба медленно плыли четыре парашюта невиданной красоты, а потом один из них загорелся по краям, и человек под его куполом начал падать быстрее; за ним-то я и наблюдал, когда вокруг засвистели пули, а за ними появились «фиаты», пули и «фиаты»…

– Ну, ты и впрямь писатель, – сказал один из летчиков. – Тебе бы для «Военных асов» писать. А по-простому рассказать, что там случилось, можешь?

– Могу, – сказал Лысый. – Сейчас расскажу. Но знаешь, кроме шуток, это было зрелище! Я еще никогда не сбивал большой трехмоторный «юнкерс», и я счастлив.

– Мы все счастливы, Лысый. Но ты расскажи наконец, что там случилось на самом деле.

– Хорошо, – сказал Лысый. – Только вот выпью немного и расскажу.

– Где вы были, когда засекли их?

– В левом эшелоне своего клина. Тогда мы сместились левее остальных эшелонов, спикировали на них и начали стрелять из всех четырех стволов, мы подошли к ним почти вплотную, перед тем как сделать крен и отвалить. Повредили еще три машины. А «фиаты» летели выше, из-за солнца их не было видно, пока они не спикировали на меня, когда я уже остался один и наслаждался зрелищем.

– Твои ведомые тебя бросили?

– Нет. Это была моя ошибка. Пока я любовался картиной, они улетели вперед. Ведь не существует специального построения для того, чтобы любоваться зрелищем. Думаю, они присоединились к своему эшелону. Не знаю. Не спрашивайте меня. И вообще я устал. Я был на подъеме, а теперь устал.

– Ты хочешь сказать, что засыпаешь. Наклюкался, вот и клонит ко сну.

– Я просто устал, – сказал Лысый. – Человек в моем положении имеет право устать. А если меня клонит в сон, то и на это я имею право. Как по-твоему, Санта-Клаус? – обратился он к Элу.

– Да, – сказал Эл. – Думаю, вы имеете на это право. Меня и самого в сон клонит. Ну, так что, играть будем?

– Мы должны отвезти его в Алкалу, да нам и самим уже пора, – сказал один из летчиков. – А что? Проигрались?

– Немного, – ответил Эл.

– Хотите разок поставить, чтобы отыграться? – спросил летчик.

– Ставлю тысячу, – сказал Эл.

– Отвечаю, – сказал летчик. – Кажется, вам, ребята, платят не густо?

– Нет, не густо, – сказал Эл, вставая.

Он выложил на пол тысячную купюру, покатал кости между сомкнутых ладоней так, что они зацокали друг о друга, и резко выбросил их на пол. Выпало две единицы.

– Можете бросить еще, – сказал летчик, забирая купюру и глядя на Эла.

– Не стоит, – ответил тот и встал.

– Может, дать взаймы? – спросил летчик, с любопытством глядя на него.

– Незачем, – сказал Эл.

– Сейчас нам нужно срочно ехать в Алкалу, – сказал летчик. – Но как-нибудь в ближайшее время встретимся и сыграем еще. Возьмем с собой Фрэнка и остальных. Может получиться отличная партия. Вас подвезти?

– Да, мы можем вас подкинуть, – подхватил другой летчик.

– Нет, – сказал Эл. – Я пешком дойду. Это рядом, в конце улицы.

– Ну, а мы – в Алкалу. Кто-нибудь знает сегодняшний ночной пароль?

– Шофер должен знать. Он перед вечером проезжал мимо и, наверное, справился.

– Пошли, Лысый. Пошли, пьяная ленивая соня.

– Я?! – возмутился Лысый. – Я – будущий воздушный ас народной армии.

– Чтобы стать асом, нужно сбить десять самолетов. Даже если считать и итальянцев. А у тебя, Лысый, пока только один.

– Он не был итальянцем, – сказал Лысый. – Он был немцем. И ты не видел, как он полыхал внутри. Это был ревущий ад.

– Давай, потащили его, – сказал летчик приятелю. – А то он опять пишет сочинение для своей миссисипской газеты. Ну, пока. Спасибо за гостеприимство.

Все обменялись рукопожатиями, и они ушли. Я проводил их до лестницы. Лифт уже не работал, и я поглядел, как они спускались по ступенькам. Двое тащили Лысого на себе, взяв под мышки, и голова его медленно кивала в такт шагам. Теперь он и впрямь спал.

Те двое, с которыми я снимал кино, все еще трудились над камерой у себя в номере. Это была кропотливая, утомительная для зрения работа, и когда я спросил:

– Как думаете, сумеете наладить? – тот, что был выше ростом, ответил:

– Да. Конечно. Куда мы денемся? Я как раз делаю новую деталь взамен сломанной.

– Кто был на вечеринке? – спросил другой. – Никогда не удается попасть, вечно надо чинить эту проклятую камеру.

– Американские летчики, – сказал я. – И мой давнишний приятель, танкист.

– Весело было? Жаль, что мне так и не удалось пойти.

– Да ничего, – сказал я, – в некотором роде забавно.

– Тебе нужно вздремнуть. Нам всем рано вставать – завтра понадобится свежая голова.

– А сколько вам еще возиться с этой