– Я прекрасно провел время, – сказал он.

– Тебе не пришлось терпеть такого жуткого типа, с голосом, будто он давится фруктовым салатом, который слюнявил мне руку весь вечер. Все твои вечеринки вроде этой?

– А все твои вечеринки состоят из шести худородных аристократов и неудачника, прогоревшего на «Ллойде»? Если да, то, по мне, фруктовый салат лучше. Без рассуждений.

Дальше они ехали молча.

Так случилось, что однажды я был на Фулем-роуд ближе к вечеру, выполняя различные поручения, и Адела попросила меня заглянуть к «Коулфакс и Фоулер» и забрать тесьму, которую она заказала за несколько недель до этого. Обычно я отказывался от подобных заданий, так как в те времена (не то, что сегодня) все тамошние продавцы как будто были дипломированными специалистами по Высшей Грубости, – но она настояла, и когда я туда все-таки добрался, мною занялась довольно приятная женщина. Даже несмотря на то, что, как и предполагала Адела, заказ все еще не пришел, она как будто и вправду сожалела об этом.

В любом случае, я как раз выслушивал символические извинения вместе с дежурными заверениями, что тесьма обязательно придет на следующей неделе, когда я повернул голову вправо, а там, рассеянно пролистывая альбомы с образцами, стояла мать Эдит. В последний раз я видел миссис Лэвери почти два года тому назад, на свадьбе. У меня сжалось сердце при воспоминании о гордой завоевательнице, дрожащей от удовлетворенного честолюбия в Красной Гостиной в Бротоне, сейчас, когда я смотрел на эту потерянную женщину. Она смотрела на сменяющиеся один за другим листы с узорами, но ничего не видела. Ничего, кроме крушения надежд, и эта картина, несомненно, неотступно стояла перед ее внутренним взором.

– Здравствуйте, миссис Лэвери, – сказал я.

Она повернулась ко мне, сосредоточилась и вспомнила, кто я такой, и кивнула.

– Здравствуйте, – отозвалась она глухим и вялым голосом.

Позже я узнал, что она винила меня за то, что я привел Саймона в Бротон. Не без основания, я полагаю. В наши дни стало традицией отмахиваться от ответственности за подобные вещи, говоря «это все равно случилось бы, так или иначе», но меня этот аргумент вовсе не убеждает. Большую часть нашей жизни мы не воплощаем некий непреодолимый план, составленный при рождении, а лишь следуем за чередой случайных событий. Если бы Эдит не встретила Саймона (или встретила, уже родив ребенка), я думаю, маловероятно, что произошло бы все то же самое. Однако она его встретила. И случилось все, что случилось. И именно я их познакомил.

– Вы видели Эдит в последнее время? – спросил я.

От ощущения присутствия дочери, нам обоим стало неуютно. Казалось, что проще будет, если поговорить об этом.

– Почти нет. Нет. – Она покачала головой. – Но она… – миссис Лэвери помедлила, – они приезжают сегодня на ужин. Полагаю, я смогу наверстать упущенное.

Я кивнул:

– Передавайте ей привет.

Миссис Лэвери не готова была меня отпустить.

– Вы же знаете его, я так понимаю. Этого нового парня.

– Саймона? Да, знаю. Не то чтобы очень хорошо, но мы вместе снимались. В Бротоне. Так они и познакомились.

– Да. – Она некоторое время смотрела в пол. – А он приятный человек?

Это меня порядком тронуло. Миссис Лэвери пыталась заставить себя быть Хорошей Матерью и переключить внимание на непреходящие ценности при оценке нового кавалера своей дочери, хотя мы оба знали, что даже если бы Саймон был самым приятным человеком в Европе, это бы все равно не возместило ей то, что она потеряла с Чарльзом.

– Очень мил, – ответил я. – По-своему.

– Вы, наверное, не видели Чарльза в последнее время. С тех пор как… все это случилось.

– Вообще-то, видел. Мы обедали с ним на днях.

Миссис Лэвери такого не ожидала. Полагаю, в своих представлениях о мире своего зятя она воздвигла значительно более непреодолимые преграды между ним и остальными смертными, чем это было на самом деле. К тому же мое признание наводило на мысль, что я не слишком одобрял безрассудство Эдит. Она заметно смягчилась. К этому времени она убедила себя, что привязана к Чарльзу совершенно искренне, и исключительно из-за его человеческих качеств. Все было не так, но, по-моему, ее чувства от этого не становились слабее.

– Как он поживает? Я бы с удовольствием встретилась с ним, но… – проговорила она с мукой в голосе и замолчала.

– Ах, вы знаете… Уверен, он тоже хотел бы вас видеть, – соврал я. – Он все еще очень подавлен.

– Ну а как же иначе. – Она вздохнула устало и безнадежно. – Мне, пожалуй, пора. Они приходят в восемь, а я еще ничего не приготовила.

И она вышла из магазина, ссутулившись, с трудом толкнув тяжелую дверь. Когда я видел ее в прошлый раз, она походила на персонаж из легкой комедии Коварда. Сейчас она была похожа на Мамашу Кураж.

* * *

Саймон странно нервничал, когда они свернули направо с Кингс-роуд, по Вэйл к Элм-Парк-Гарденз. Он поправлял галстук каждый раз, как они останавливались на светофоре, а когда осталось совсем недалеко, стал ковырять ногти. Эдит чувствовала растущее раздражение. Она не могла решить, тревожится ли он так оттого, что считает ее родителей значительно более важными персонами, чем они есть на самом деле, или его нервировало, что он выступал здесь в роли разрушителя супружеского благоденствия. Во всяком случае, ей очень хотелось, чтобы он расслабился, вечер и так обещал быть не из легких.

– Что с тобой?

Саймон только улыбнулся и покачал головой. Он и сам не совсем понимал, почему ему так не по себе, хотя он и вправду считал Лэвери более благородным семейством, чем они были в действительности. Он весьма туманно представлял себе тонкости лондонского общества и так как вообще ничего не знал о круге избранных, то и не подозревал, насколько чужой была там Эдит к моменту своего замужества. Он все еще считал свою любовницу, как и ее семью, ужасно высокопоставленной. Но не это служило настоящей причиной его беспокойства в тот вечер. Вероятно, дело было в банальном раздражении этой формализацией их отношений: знакомство с родителями как бы накладывало некий отпечаток окончательности на то, что изначально было не более чем приятным флиртом. Он до сих пор еще не признавался себе, что все ближе и ближе подходит к таким вещам, как развод, раздел имущества, алименты, права на опекунство, – и вдруг неожиданно оказывается, что именно эта мрачная перспектива ждет его впереди. Он подозревал, что каким-то, возможно, иносказательным путем миссис Лэвери спросит его о его «намерениях», и вдруг понял, что никаких намерений у него нет, по крайней мере определенных. Но потом он взглянул на Эдит – а она ведь и вправду была очень хорошенькая, он давно отметил, насколько ее профиль красивее, чем у Деирдре, которая сбоку всегда выглядела немного туповатой, – и решил, что, в конце концов, могло быть и хуже. И так, успокоившись и приободрившись, он вышел из машины.