Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Местами крыша была прозрачной, и не только вышеописанный круглый купол, но ещё и — как раз рядом с домом — был отрезок, где молл пересекался сам с собой, и в его перпендикулярном коротком ответвлении потолок был прозрачным и цилиндрическим, как в теплице, и было даже как-то странно: с такой высоты — хорошо видны люди, которые шли там, чётко, как на рисунке, или на схеме, где показано сечение здания и схематично изображены его будущие жители…
Глядя на них, он вспомнил онлайн-роман, который коллективно писали мюнхенские писатели, — Паша присылал ему ссылку, и он вспомнил сейчас, глядя сверху: прозрачный купол над городом, примерно через сто лет, колпак из какого-то особого материала начинает протекать, гонцов посылают в прошлое, но это уже не интересно, недаром китайское правительство недавно всё это осудило специальным постановлением — путешествия во времени, альтернативные истории (ссылку на эту статью в «Зюддойче» — постановление было совершенно реальным — он послал Паше в ответ, полистав онлайн-роман)… «Интересно вот что: если я попаду на него, разобью его или… как ту бабочку — по ветровому стеклу… размажет… тварь дрожащая или… вот это интересно было бы знать, да… хотя вряд ли я попаду…» — думал постоялец, глядя на короткий прозрачный участок молла, по которому шли крохотные человечки.
Паша лежал на берегу небольшого озера, положив сложенный номер «Süddeutsche Zeitung», чтобы его не растрепало ветром, под рюкзак, а рюкзак себе под голову. Улучал мгновение, да… луч вот только что проколол покров, сотканный из облаков разной формы, цвета и высоты — там были и перистые, и неясного пока назначения, может быть, и дождевые. В общем, он ловил момент, и поэтому не раскрывал газету, чтобы не заслонять от солнца лицо и половину тела, да и вообще при таком ветре… Паша уже думал, что почитает её дома или в каком-нибудь кафе около молла, но, выйдя из воды, растёрся полотенцем и всё-таки решил попробовать, и теперь весь первый раздел «Южно-немецкой газеты» громко хлопал, трепыхаясь в его руках, и края страниц заворачивались даже когда он расстилал их, сложив пополам, на сером покрывале, и всё-таки что-то читал, лёжа на животе, подперев голову руками, локтями придерживая газету, что-то он там считывал таким образом, но вот когда надо было перевернуть страницу, тут уж газета превращалась в пойманную, рвущуюся из рук птицу… и Паша невольно вспомнил, как неделю назад на этом же самом месте едва не повторил подвиг Паниковского… или Нильса, чуть не схватив за шею нагло пролетавшего совсем рядом с его головой жирного гуся… Да-да, медленно так, тяжело, как будто он спал на лету.
Пернатые вообще здесь обнаглели: утки могли просто вот так взять и ущипнуть за пятку, окончательно убедившись, что хлеба от тебя не дождёшься… а лебеди, казалось, могли проглотить и тебя самого — руку по локоть, по крайней мере… превращаясь уже прямо в каких-то белых бестий, ну да… как бы защищая питомцев — хотя на тех никто, конечно, не нападал, да и птенчики были уже не меньше родителей ростом, только что всё ещё серые — как те же гуси… и при этом шипели… как дети, так и их родители, — как ядовитые змеи, да-да, лебеди, лебедята, в общем, это было полностью птичье царство, и были там ещё попугаи, но те уже как бы в другом контексте или, по крайней мере, абзаце…
Так вот, газету, вырывавшуюся из его рук, хлопая крыльями теперь уже как целая стая, Паша прочёл довольно бегло… и вдруг увидел, что она вся как-то состарилась прямо у него в руках.
Да, она вся была теперь мелко-мелко сморщенная, мелко-мелко… и даже, казалось, успела пожелтеть, так что, глядя на неё, Паша подумал… не то чтобы совсем уже всерьёз, конечно, но как бы играя дальше в эту свою транстемпоральную игру, подумал, да, что не мог простой ветер вот так быстро состарить вещь… что он, возможно, попал вместе с этой газетой в поток какого-то другого, опять-таки неизвестного науке, времени, на сей раз не обратного, а прямолинейного и при этом быстрого, как перемотка… «Плёнки дней… — думал он, — и не страшно тебе после этого взглянуть… на себя в зеркало?»
Но эта мнительность , как бы в шутку (но в каждой шутке…), навеянная «ветром не из мира сего», который смял газету, то есть весь этот очередной его «дориан-греевский» синдром, — всё это рассеялось на станции метро, которая была под моллом и где Паша стоял в данный момент в ожидании электрички.
Стены станции были покрыты чередовавшимися полосами зеркал — от пола до потолка — и матового металла такой же ширины, как будто их специально так составили из давнего пространственного бреда, который мы описывали в первой главе… ну то есть из всех этих цельнометаллических комнат, кухонь, бассейнов… как бы составлявших тогда лабиринты, где Паша блуждал в новом для себя городе поначалу…
Пока вы к ним не подходили, зеркала казались кривыми, пространство в них искажалось, шло волнами, но когда вы смотрели на себя вблизи, то находили себя отнюдь не в «комнате смеха» — как можно было ожидать, вблизи зеркала каждый раз оказывались обычными зеркалами, кривизна их была достаточно мала, и Паша всё это успел уже, конечно, изучить раньше…
И теперь он сразу убедился, что его лицо не стало похоже на газету, которую он только что выбросил в урну — большой морщинистый ком букв… часть которых, впрочем, была теперь в его голове… но на взгляде его это, как, между прочим, и всё другое его чтение, то есть не только серьёзных газет, но и книг, никак не отражалось, и, глядя на себя в зеркало, Паша подумал, что скорее его можно принять за читателя газеты «Bild».
До поезда было ещё семь минут, и он пошёл по платформе. Просто так — он не помнил, в какой вагон лучше садиться, — он ехал в гости к людям, у которых был всего один раз, давно, — от нечего делать дошёл поэтому до другого конца перрона — раз всё равно, в какой вагон, первый или последний…
Проходя мимо них, он ещё поглядывал в эти чередующиеся вертикали… думая при этом вскользь что-то почти уже абстрактное… — ну, что такое чередование зеркала с металлом… что-то напоминает… то есть не только старые «металлические трипы», но, может быть, вообще, аллегорию всей… Однако до более глубоких обобщений Паша, как обычно, не успел дойти — тут перрон кончался, и внимание Паши переключилось с зазеркалья на пару, незаметно проникшую в подземелье… может быть, как раз из одного из зеркал… прорвав пленку амальгамы… и всё ещё были какие-то матовые, свинцом налитые…
Хотя он мог просто не заметить, как они спустились по эскалатору…
И всё же трудно было поверить, что они могли только что там появиться, — казалось, что они сидят на этой скамейке в ауте уже не первый тайм, да…
Или это вообще уже полный «аут оф тайм»…
Да, на последней скамейке сидели… двое, как будто вырубленные когда-то в одночасье — они были полностью неподвижны, и у него голова была запрокинута назад, рот приоткрыт, а женщина повалилась налево, преломилась пополам, ноги остались в таком положении, как будто она продолжала сидеть, а не лежать, но верхняя половина её вот именно лежала… на решётке соседнего сиденья, а рука повисла, доставая кончиками пальцев до каменного пола.