Довольный. И так хочется верить, что теперь все будет хорошо.

Я подошла, обняла его сзади, потерлась щекой о его плечо.

— Между прочим, значительная часть всего, что ты тут видишь, куплена на твои деньги. Так что можешь считать себя совладельцем.

— Отлично! Тогда тем более садись, Джу. Я сейчас домою… Что ты делала с этой кастрюлей?

— Я приготовила ее специально для тебя. Знала, что тебе понравится.

Видела, с каким интересом Олт поглядывает на него, не говоря уже про Дару, которая, наверняка, невесть что себе вообразила. А, может быть, даже узнала, видела его фото в газете. Впрочем, наверно, не так-то легко опознать генерала, бывшего советника и любовника императорской дочери, в человеке, который моет кастрюли и собирается жарить картошку. Или легко? Военная выправка сразу бросается в глаза, даже без всякого мундира.

Мы так и не объяснили ничего. К хугам… я не обязана ничего объяснять. Не сейчас. Самой бы во всем разобраться, что я имею право говорить, что нет… что мы будет делать дальше?

Сейчас я просто сидела и смотрела на него, этого генерала и любовника… не важно. Мне нравилось.

Он делал это для меня.

И мне даже захотелось, чтобы поскорее вечер и все разошлись. Выгнать их, что ли? Олта тоже отпустить домой, закрыть кафе. Гостей, конечно, так просто не выгонишь… Но не принимать заказы больше, к хугам всех… Я хочу просто побыть вдвоем. Совсем. На всю ночь.

Звякнула дверь. Пришли за Дарой.

Выгнать…

— Добрый вечер, ти Сатоцци!

Нито такой вежливый мальчик, он всегда заходит здороваться.

— Добрый вечер, Нито.

Газета у него в руках.

— Вы ведь отпустите Дару со мной, ти Сатоции?

Иногда я чувствую себя строгой матерью.

— Идите. Но завтра утром не опаздывай, Дара.

— Спасибо, Джу. Я не опоздаю!

Она берет Нито за руку, чмокает в щеку, уже почти собираясь увести.

Но вот где-то тут он замечет Итана и замирает с открытым ртом.

— Нито, идем.

— Да… простите… а… — неуверенно мнется Нито, разворачивает газету. — Простите, сенаро… а вы…

И я понимаю, что на первой полосе вечерней газеты фотография Итана, выходящего утром из поезда. И когда успели? «Генерал Гратто возвращается в Альденаер!» Невозможно не узнать.

Итан ставит кастрюлю в раковину.

— Вы что-то хотели, молодой человек? — в его голосе неожиданный лед, до звона.

Марис

16 лет назад, конец лета

Его ладонь на моем бедре, так нежно поглаживает. У него нежные, чувственные пальцы, мягкие, гладкие, и это удивительно приятно, но… Я не знаю, в чем дело. Шелковая простыня, аромат свежих роз, такой, что голова кружится… свечи у изголовья.

Мне ведь только что было невероятно хорошо! Меня только что так красиво отымели во всех позах, я выгибалась и кричала, словно кошка, не в силах сдержаться. У меня до сих пор шумит в ушах и колотится сердце... Забывшись, я чуть снова не покусала его, или покусала? Чуть-чуть, не до крови. Нельзя кусаться. Нельзя… Надо держать себя в руках.

Недавно я прокусила ему губу. Не знаю, как так вышло, уже перед самым пиком, уже не соображая ничего, когда так быстро, и у меня темнело в глазах, сводило колени… и потянувшись поцеловать, я невольно укусила его… Нет, Альдаро не дернулся, не сделал ничего такого сразу, но едва кончив — вылез из постели и пошел к зеркалу смотреть, сильно ли я его… и потом найти, приложить холодное, чтобы не распухла губа.

Я даже попыталась посмеяться, но он сказал, что у него завтра важна встреча и неприлично появляться вот так. Без особого упрека, но все равно раздражение в голове слишком заметно. Мне стало стыдно. Немного.

Потом, в следующий раз, во время секса он старался меня больше не целовать. Разве что нежно касаясь губами моего плеча, моей груди или что-то страстное шепча на ухо…

Осторожно всегда. Изысканно осторожно.

И вот сейчас, когда он лежит рядом, поглаживая меня, я смотрю на него, и понимаю, что так хочется обнять, прижаться, уткнуться носом в грудь, слушая, как гулко еще колотится сердце, всем телом ощутить… Не выйдет. Чего-то важного нет между нами. Я не могу расслабиться до конца.

Я могу обнять его, но счастья в этом не будет.

И дело даже не в том, что я чувствую себя виноватой, нет. Меня ничуть не мучает совесть, что я изменяю этой жирной пьяной свинье. С Итаном у нас уже полгода ничего нет. Я не хочу, и он тоже не хочет, не пытается подойти ко мне. Мы даже не спим вместе, он спит на диване в гостиной. У него там выпивка под рукой, он пьет и спит, храпя на весь дом.

Мне не стыдно. Я совсем молода и мне так хочется хоть немного любви. Ласки. Я не могу без этого. Я никогда не изменяла бы Итану, если бы он не вел себя так.

— Ты божественна, Джуара, — тихо говорил Альдаро, у него такой тягучий бархатный голос, и так сыто блестят глаза. — Невероятно красива обнаженная. С тебя нужно писать образ Теи Плодородной Матери. Храмы озолотятся от подношений паломников, что будет приходить лишь только посмотреть на тебя.

Обычно я отвечаю ему, что он тоже хорош, как молодой бог, но…

Протягиваю руку, провожу пальцами по его груди, его животу, ощущая, как его тело отзывается на мои прикосновения, как его желание просыпается снова. О-оо, несмотря на всю утонченность, Альдаро силен как жеребец, и может кувыркаться со мной всю ночь, не останавливаясь. Он умеет доставить удовольствие мне. Он умеет много такого, о чем Итан не слышал. И даже только руками, языком, он может так, что я просто схожу с ума, снова и снова… Но все же…

Я глажу его пальцами и, наконец, подаюсь к нему всем телом, ближе, закинув ногу, пытаясь рывком перевернуть его на спину.

— Что ты делаешь? — спрашивает он.

Что я делаю? Я хочу еще. Разве не для этого я здесь?

— Я хочу еще, — говорю я.

— Еще? Ты хочешь сверху? Тогда почему не скажешь, а толкаешься силой?

Почему? Наверно, я слишком привыкла с Итаном к нашим играм, и нашей возне. Силой, да. Но ведь никто из нас никогда не делал другому больно, это было весело…

Было.

И боль все же пронзает, так остро, в самое сердце… и ноет.

— Поцелуй меня, — прошу я.

Так хочется забыть. Не думать больше.

Он тянется целовать, послушно, нежно… и подхватывает меня, чуть приподнимая бедра… у него такие мягкие чувственные пальцы.

* * *

— Где ты была?

Итан поймал меня у дверей, лишь только я зашла… уже под утро.