– Что? – Он даже вздрагивает от неожиданности.

– Я не считаю, что ты сумасшедший. – Там, за окном, мир кажется каким-то размытым и неясным. – И я не считаю тебя психопатом. И еще я не думаю, что ты – извращенный, больной на голову монстр. И что ты бессердечный убийца. И я не считаю, что ты заслуживаешь смерти, и еще вовсе не считаю тебя жалким. Или глупым. Или трусом. Я не разделяю мнение всех остальных и не верю в то, что они о тебе успели наговорить.

Я поворачиваюсь к нему.

Он пристально смотрит вперед на дорогу.

– Ты так не считаешь? – голос у него тихий и какой-то испуганный, так что я с трудом слышу его.

– Да, – киваю я. – Я так не считаю. И мне просто показалось, что тебе следует об этом знать. Я не пытаюсь изменить тебя, мне кажется, ты в этом не нуждаешься. Я не хочу превращать тебя в кого-то другого. Я хочу, чтобы ты оставался тем, кто ты есть. Потому что, как мне кажется, я успела узнать, какой ты на самом деле. Мне кажется, я видела тебя настоящего.

Уорнер ничего не говорит в ответ, я вижу, как взволнованно вздымается и опускается его грудь.

– И мне все равно, кто и что говорит про тебя, – продолжаю я. – Лично мне думается, что ты хороший человек.

Уорнер начинает быстро моргать, и мне становится слышно его дыхание.

Вдох – выдох.

Такие неровные.

Он молчит.

– Ты мне… веришь? – спрашиваю я через некоторое время. – Ты чувствуешь, что я говорю тебе правду? Я действительно так считаю.

Он крепко держится за руль. Костяшки его пальцев побелели от напряжения.

Он кивает.

Всего один раз.

Уорнер до сих пор не сказал мне ни слова.

Мы уже находимся у него в комнате, где оказались благодаря помощи Делалье, которого Уорнер, правда, тут же отпустил. Мне здесь странно, но уютно, потому что все вокруг знакомо. Именно в этой комнате мне довелось испытывать и страх, и комфорт.

А теперь мне тут даже нравится.

Это комната Уорнера. А Уорнер теперь не представляет для меня никакой угрозы, и бояться его не стоит.

За последние месяцы он сильно изменился в моих глазах, да и за прошедшие два дня произошло столько всего, было столько всевозможных откровений, так что я до сих пор окончательно не пришла в себя. Не буду отрицать и того, что теперь он кажется мне совсем другим человеком.

И возможно, что я начала понимать его так, как никогда раньше.

Он напоминает мне испуганного и измученного зверя. Некое создание, которое провело всю свою жизнь в постоянных побоях, оскорблениях, в изоляции от всех остальных. Его насильно заставили жить такой жизнью, которую он сам не хотел, и ни разу не предоставили выбора. И хотя у него есть все для того, чтобы убить человека, он слишком измучен эмоционально, чтобы использовать свои способности против своего собственного отца – того самого человека, который сам и научил его быть убийцей. Потому что каким-то образом, самым непостижимым, может быть, все получилось так, что он до сих пор хочет, чтобы отец все же полюбил его.

И я это понимаю.

И еще как понимаю…

– Что случилось? – наконец обращается ко мне Уорнер.

Я сижу у него на кровати, он стоит у двери и рассматривает стену.

– Что ты имеешь в виду?

– С Кентом, – поясняет он. – Чуть раньше. Что он тебе наговорил?

– А, ты про это. – Я смущена и начинаю краснеть. – Он вышвырнул меня из своего дома.

– Но почему?

– Он сильно разозлился, – начинаю я свои объяснения. – За то, что я постоянно защищаю тебя. И еще потому, что я пригласила тебя вернуться туда, в дом.

– А, понятно.

В наступившей тишине я почти слышу, как бьются наши сердца.

– Значит, ты меня защищала, – наконец произносит Уорнер.

– Да.

Он молчит.

Я тоже ничего не говорю ему.

– И он сказал, чтобы ты ушла, – продолжает Уорнер, – потому что меня защищала.

– Да.

– Это все?

Мое сердце начинает бешено колотиться. Неожиданно я начинаю нервничать.

– Нет.

– Было еще что-то?

– Да.

Уорнер часто моргает, глядя на стену, и не двигается с места.

– Правда?

Я киваю.

Он молчит.

– Он был расстроен, – шепчу я. – Потому что я не согласилась с ним в том, что ты якобы безумен. И обвинял меня… В том, что я влюблена в тебя.

Уорнер резко выдыхает. Дотрагивается до дверной рамы.

Сердце у меня бьется все громче и громче.

Он не сводит глаз со стены.

– И ты ответила ему, что он идиот.

Я шумно дышу.

– Нет.

Уорнер поворачивается, но только наполовину. Я вижу его профиль и еще то, как неровно вздымается и опускается его грудь. Сейчас он смотрит непосредственно на дверь, и я понимаю, чего ему стоит сейчас заговорить.

– Тогда ты ему сказала, что он сам безумец. Или то, что он просто выжил из ума, раз говорит такие вещи.

– Нет.

– Нет, – эхом отзывается он.

Я стараюсь не шевелиться.

Уорнер нервно вдыхает.

– Тогда что же ты ему все-таки сказала?

Проходит семь бесконечных секунд.

– Ничего, – шепчу я.

Уорнер замирает на месте.

Я затаиваю дыхание.

Никто из нас ничего не говорит целую вечность.

– Ну разумеется, – наконец произносит Уорнер. Он бледен, и я вижу, как он разнервничался. – Ты ничего ему не ответила. Разумеется.

– Аарон… – Я поднимаюсь со своего места.

– Мне до завтра надо успеть сделать еще очень многое, – заявляет он. – Особенно если принять во внимание, что твои друзья присоединятся к нам и будут жить на базе. – Его руки дрожат, и я успеваю заметить это за мгновение, которое ему требуется, чтобы дойти до двери. – Прости меня, – подытоживает он, – но сейчас я должен идти.

Я решаю принять ванну.

Я раньше никогда этого не делала.

Я медленно брожу по ванной комнате, пока ванна наполняется горячей водой, и разглядываю сложенные стопками разнообразные душистые брикеты мыла. Они все разные. Все разных размеров. Каждый завернут в кусочек пергаментной бумаги и перевязан бечевкой. К разным кускам приклеена отдельная этикетка, чтобы отличать один сорт от другого.