(Записки, Брайтон, Пасха 1965 года)

В старых джинсах и армейском анораке я ел гамбургер и пил чай в кафе. У меня не было мелочи, и я дал официантке банкноту в 5 фунтов, а так как я спешил, то направился к кассе. Я услышал, как менеджер сердито сказал: «У него что, нет ничего помельче?». Но как только он увидел меня, нервно улыбнулся и сказал: «Пока я вас не увидел, собирался с вами поспорить».

(Записки, Брайтон, Пасха 1966 года)

Парень случайно упал и насмерть разбился о скалы в Солтдине (Брайтон) ночью. Когда друзья проснулись и хватились его, один из них пошел к домам на другой стороне дороги, чтобы позвонить в полицию. «Но сначала, – сказал он репортерам, – они отказались открывать. Они подумали, что мы хотим неприятностей, вы знаете как оно сейчас».

(EveningArgus, 18 мая 1964 года)

До сих пор анализ массовых сцен оставался в контексте обобщений о толпе и коллективном поведении, а также некоторых особых связей, предлагаемых трансакционным подходом. Развитие феномена модов и рокеров в целом предполагает более широкий контекст, но на данный момент мы останемся в театре.

Публика

Более непосредственное влияние на поведение, чем система верований, оказывало присутствие зрителей во время фазы воздействия. Если можно сказать, что СМИ создали метафорическую публику, то же можно сказать и о публике буквально – взрослые люди заполонили пляжи и набережные чтобы посмотреть на разворачивающуюся перед ними битву. Уже на Троицу 1964 года одна местная газета (Brighton and Hove Herald, 23 мая 1964 года) опубликовала фото толпы юнцов: они опрокидывали шезлонги, а посередине стоял мужчина с ребенком, подняв его повыше, чтобы было лучше видно. Толпы взрослых присутствовали на каждой стадии события: они слонялись вокруг любого намека на происшествие и возможность развлечься, наблюдали за драками, раздавались в стороны, пропуская арестованных к полицейскому фургону, занимали места для публики в судах. Нельзя сказать, что они приехали на курорты с конкретным намерением понаблюдать за модами и рокерами, но они несомненно – по крайней мере когда феномен достиг своего апогея – рассматривали беспорядки как часть действа и разделяли надежды и ожидания молодежи. Когда в 1966 году события поутихли и на улицах было не на что смотреть, желающие зрелищ стали бросаться в глаза. Старческие руки указывали на места минувших битв: «Ах, видела бы ты, что здесь творилось в прошлом году, дорогая!», «Помнишь, они бросали шезлонги вон оттуда, сверху?».

Сложно выделить общие мотивы, которые привели зрителей к месту действия. Самое простое объяснение: они пришли, потому что им было нечего делать, или – когда молодых людей было так много, что они занимали большую часть доступного пространства, – потому что были вынуждены смотреть. Впрочем, непохоже, что в толпе было много невольных зрителей. Чистое любопытство являлось важным элементом мотивации. Это аналогично феномену «массового скопления», который наблюдали исследователи катастроф: люди стекаются на место стихийного бедствия с целью не помочь, а назойливо глазеть на ущерб и спасательные работы. Кроме того, можно предположить, следуя общепринятым психоаналитическим соображениям, что взрослые, в ужасе зачарованно наблюдавшие за происходящим, испытывали некоторое замещающее удовлетворение от вида агрессивного или сексуально-суггестивного поведения.

Более убедительное социологическое объяснение заключается в том, что происшествия с участием модов и рокеров рассматривались как церемония. Это была современная пьеса-моралите[231], в которой добро (полиция и суды) сталкивается со злом (агрессивным правонарушителем). Как во всех моралите – или на боях быков, схожих своей атмосферой, – нет никаких сомнений в том, чья сторона одержит верх: место дьявола известно заранее. Этот тип образа-моралите усердно культивировался СМИ в интересах консенсуса, и реакция публики показывала, что образ усвоен. Пассивное восхищение (возможно, оно соответствует психоаналитическому замещающему удовлетворению и восхищению, которое испытывает фанат смелого быка) активизировалось только при победе сил добра. Иногда можно было видеть, как зрители приветствуют полицию, производившую арест, а когда молодых людей заталкивали в полицейский фургон, раздавались замечания вроде: «Будет им урок» или «Посадите их в Льюис на несколько суток, вот они узнают». В судебных заседаниях, когда председатель хвалил полицию, зрители каждый раз аплодировали.

Какова бы ни была причина присутствия и участия зрителей, не менее важно отметить их влияние на поведение во время воздействия, помня, что почти все присутствующие – включая самих модов и рокеров – в то или иное время играли роль зрителей. Именно из-за большого количества зрителей полиция не могла выполнять свои обязанности по сдерживанию массовых беспорядков. У присутствия публики, впрочем, был и куда более важный, хоть и менее заметный эффект: само присутствие поощряло девиантность. Публика – часть толпы, и даже если она настроена неодобрительно, за счет ее численности толпа становится больше, что увеличивает выражение силы и поддержки происходящего. Тёрнер и Киллиан цитируют Комиссию по изучению линчевания на юге США чтобы показать, что зрители часто являлись источником защиты тех самых элементов, которых они вполне могли осуждать[232]. В присутствии публики более активные члены толпы становятся приверженцами той или иной линии поведения, так как отступить для них означало бы потерять лицо. Пассивная публика, вероятно, невольно вносит вклад в создание того, что Ф. Г. Олпорт изначально назвал «впечатлением всеобщности», когда член толпы теряет некую долю ответственности за свои действия, предполагая, что «все так делают». Преувеличение числа вовлеченных, как со стороны наблюдателей, так и со стороны участников, только умножает этот эффект.

В случае насилия, как указывает Уэстли[233], присутствие других может привести к прямой эскалации. В тех видах насилия, которые он анализирует – со стороны членов банд, охранников концентрационных лагерей и полиции, – нарушители имеют симбиотические отношения с поддерживающей публикой. Полиция, благодаря общественной поддержке насилия против преступников и других изгоев, например, психически больных, может использовать публику для легитимации незаконных форм насилия. Эскалация происходит, когда сходятся вместе группа, готовая применить насилие, и публика, на которую эта группа играет, поощряющая ее, оказывающая ей моральную поддержку. Присутствие зрителей и камер могло бы умерить сдержанность толпы в плане провоцирования полиции. В данном случае ребята находились в выгодном положении, в ситуации, когда от полиции требовалась сдержанность; они знали, что имидж полиции пострадает, если публика станет свидетелем чрезмерного насилия.

Средства массовой информации

Здесь следует обсудить более эксплицитную непосредственную роль средств массовой информации, которые, как мы видели, с самого начала работали на укрепление и формирование ожиданий