— Я никуда не уезжал. Просто в этой стране до сих пор не перевелись идиоты. Хочешь, чтобы я объяснил, как все получилось? Пожалуйста. В тот момент, когда ты связалась со мной по рации, мимо проезжал милицейский «бобик». Парней в погонах вид человека с передатчиком возбуждает не меньше, чем параноика — картины Рубенса. Они вытряхнули меня из машины и стали проверять документы. Знаешь, как это делается? Сначала просят предъявить паспорт, потом документы на машину, потом руки за голову, откуда пистолет, где разрешение на ношение служебного оружия, то да се. Был бы повод, а уж устраивать «разбор полетов» эти ребята умеют. Короче, оторвались по полной программе. Арбат — правительственная трасса. И, как назло, должен был проезжать кто-то из наших «бугрястых шишек». Вот и приняли меня за террориста. В общем, они бы мурыжили меня еще часа три, если бы я не упросил их вызвать знакомых ребят с Петровки. — Он снова закурил. — Передатчик эти моральные уроды бросили на сиденье «бобика». Я слышал, как ты меня вызывала, но ничего не мог сделать. В салоне повисло напряженное молчание. Маринка обдумывала рассказ телохранителя. Если дело обстояло именно так, как он рассказывал, то иного выхода у него не было. Он поступил так, как должен был поступить. В противном случае его скрутили бы и увезли в отделение. Неизвестно еще, чем бы все закончилось, не появись телохранитель вовремя на этаже. Возможно, Боря решил бы воспользоваться случаем и изменить очередность жертв. Маринка вдруг вспомнила, как телохранитель прижимал ее к себе. Бережно и нежно. Как гладил по волосам и шептал на ухо что-то ласковое и успокаивающее. Она неожиданно подумала о том, что у этого плечистого парня самая неблагодарная из всех неблагодарных работ.

— А если бы он оказался у моего кабинета? Ты бы убил его?

— Постарался бы обойтись без стрельбы. Маринка посмотрела ему в глаза:

— И ты согласился бы умереть вместо меня? Телохранитель усмехнулся криво. Видимо, эта мысль уже приходила ему в голову не раз и не два.

— Моя работа заключается не в том, чтобы погибнуть за клиента, а в том, чтобы спасти клиента и, по возможности, себя.

— Ты не ответил. — Их лица сблизились. Губы почти соприкоснулись. Они чувствовали дыхание друг друга. Жаркое, прерывистое. Голоса снизились до едва различимого шепота. — Ты бы умер за меня?

— Если бы вопрос стоял так: ты или я…

— Я или ты… Маринка осторожно коснулась губами его щеки, поцеловала, легко скользнув по коже кончиком языка. Он повернул голову, ища ее губы своими губами.

— Я бы умер… Горьковатый привкус табака и едва различимый — мяты запекся на Маринкиных губах. Она провела языком по его сухим, горячим губам. Он сжал ее плечо. Прикосновение было приятным. Сильным. Пальцы его едва заметно подрагивали от возбуждения. Маринка отстранилась, чтобы увидеть глаза телохранителя. Карие, с расширившимися зрачками. Не зря говорится: «Глаза — зеркало души». По ним можно абсолютно точно сказать, что человек чувствует в данный момент. Маринка стряхнула с плеч пальто, расстегнула верхнюю пуговицу на блузке. Ей даже не приходилось фантазировать. Она просто проигрывала в реальности свой обычный «телефонный» сценарий. Телохранитель протянул руку и коснулся шершавой ладонью ее щеки. Кончиками пальцев провел по щеке, подбородку. Наклонился вперед и коснулся губами ее шеи. Маринка запрокинула голову. Он не торопился, не набрасывался, как Мишка, жадно, словно это последняя секунда жизни. В нем ощущалась сила и чувственность. Его губы, как раскаленное тавро, обжигали кожу. Пальцы скользили по груди легко, воздушно. Маринка чувствовала, как, сокрушая шаткую стену рассудка, вырастает в ней вьюн желания. Она хотела этого мужчину. И в ее желании отсутствовала жажда измены. Ни намека на банальный животный секс. Это и не должно было быть сексом в физиологическом смысле. Не акт — символ акта. В том, что происходило сейчас, присутствовало нечто гораздо большее. Более интимное и, как ни странно, духовное. Человек, каждую секунду готовый отдать за тебя свою жизнь, становится не просто близким. Он превращается в часть тебя. Он роднее матери и отца. Родители дарят жизнь, он — сохраняет ее. Именно это и ощущала Маринка. Потребность слиться с ним, стать единым целым. Довериться этому человеку более, чем кому бы то ни было. Его пальцы отыскали пуговицу на блузке, расстегнули ее, сползли ниже, еще ниже, еще.

— Почему ты молчишь? — шепотом спросил он.

— Ты хочешь, чтобы я что-то говорила? Маринка, сияя необычной, светящейся улыбкой, сбросила пиджак, блузку. Закинув руки за спину, расстегнула лифчик.

— Нет, — ответил он. Голос его стал хрипловатым.

— Тогда зачем спрашивать? Маринка протянула руку, мягко обхватила его за голову, прижала к груди и, вздрогнув, почувствовала, как его губы смыкаются вокруг соска. Она опустила руку, нащупала ремень на его брюках, потянула, скидывая застежку. Телохранитель, не прекращая целовать ее грудь, закинул руки за спину, сбросил куртку. На боку у него болталась кобура. Маринка потянула ремни. Кобура шлепнулась на пол, куда-то под ноги. Сейчас его можно было взять голыми руками. Разве это не символ высочайшего доверия? Отстранившись, он стянул рубашку через голову и тут же снова подался вперед.

— Опусти сиденья, — прошептала Маринка. Телохранитель посмотрел на нее, облизнул губы.

— Черт, что мы делаем? — пробормотал он. — Что мы делаем? Маринка, не переставая улыбаться, расстегивала его брюки.

— Тебя мучает совесть?

— Я чувствую себя ублюдком. Застежка «молнии» с легким треском пошла вниз.

— Почему? Он посмотрел на нее.

— Зачем ты это делаешь?

— А зачем ты это делаешь?

— Не знаю. Она потянула его брюки вниз.

— А я знаю абсолютно точно, — наклонилась, поцеловала его грудь, коснулась языком соска, скользнула губами по животу, коснулась пениса и тут же выпрямилась. Его лицо почти касалось ее лица. — Опусти сиденье, — прошептала в самое ухо. Ее пальцы легли на его промежность, скользнули вверх-вниз по пенису. — Успокойся. Я сама этого хочу.

— Черт, — таким же сдавленным шепотом ответил он. — Все. Давай остановимся, пока не поздно. Я не могу. Я, правда, не могу.

— Правда? — Маринка улыбалась. Она хорошо представляла себе, что он чувствует и за какой границей мужчина теряет контроль над собой. — Можешь. Тебе это так же необходимо, как и мне. И ты знаешь об этом не хуже, чем я. Опусти же это чертово сиденье. — Продолжая ласкать его одной рукой, второй она нащупала между креслами рычаг, освобождающий спинку, нажала на него. — Так лучше. Теперь я буду хранить твое тело. Маринка потянула телохранителя к себе, легко опрокинула спиной на сиденье. Продолжая ласкать его, она опустилась на колени.

* * *

Лева сидел на стуле у окошка дежурного и спал, привалившись к стене. Посапывал сладко, даже жалко было будить, ей-богу.

— Давно он приехал? — спросил Волин дежурного.

— Часа два ждет. Волин кивнул.

— Никто мне не звонил?