— Можем дать ей пару монеток — она купит ребенку новую одежду и какую-нибудь сладость.

Мальчишка уже перестал кричать. Женщина, что-то ласково приговаривая, протирала ему лицо от грязи. Ригер полез в карман, достал несколько медяшек и подошел к ним. Я, машинально, шла следом…

— Возьми, здесь хватит купить малышу новую одежду.

Женщина подняла на него заплаканные глаза и я увидела старые следы побоев, почти сошедшие, желтоватые синяки.

— Почему ты сидишь здесь?

— Некуда мне идти, высокородная госпожа.

Она забрала у Ригера монеты и держала их в руке, даже не пытаясь убрать. Казалось, что она ждет от нас подвоха, ждет, что сейчас мы потребуем деньги назад. Даже кулак не сжала…

Возможно, это была чистой воды глупость…

— Почему тебе некуда идти? Где ты жила до сегодняшнего дня?

— У мужа жила, высокородная госпожа. Вчера он умер. А сегодня его брат выгнал меня.

— А кто эта женщина, которая тебя не пустила?

— Сестра старшая. Это родителей дом. Только она их уговорила на нее записать. А свой дом, он похуже, она сдает.

— Разве тебе не положено места в доме мужа?

— Не знаю, высокородная госпожа, не знаю… А только квартальный сказал, что муж все на брата записал.

— А муж отчего умер?

— Пил много… Вчера захлебнулся рвотой, так и не дошел до дома.

Все это время мальчишка у нее на коленях сидел тихо и рассматривал меня с любопытством. Слезы оставили полосы на чумазой щеке, но вторая была чистенькая, хотя и не такая пухлая, как должна быть у ребенка. Скорее всего, я просто добавила бы ей денег, так, чтобы она смогла снять себе угол и найти работу, но в это время малыш потянулся к моему блестящему поясу на платье. Думаю, он хотел потрогать медную бляшку. Мать ласково поймала его за руку и сказала:

— Нельзя, Дик… Высокородную леди трогать нельзя!

Ничего общего во внешности у этого малыша с Диком не было. Ничего… Кроме внимательного, доброжелательного взгляда и теплой улыбки.

План я излагала Ригеру так четко и уверенно, что его брови все время ползли вверх.

— Калина, я не понимаю, зачем тебе эта женщина! Ну, давай добавим ей денег на месяц-два жизни, если хочешь!

Я не могла объяснить ему… Черт, я даже себе не могла объяснить, почему я хочу ей помочь. Но уперлась я на смерть.

Кончилось тем, что растерянные Риш и Нита остались охранять женщину, чьего имени я так и не спросила, а мы с Ригером проехали еще почти сто метров до места, где смогли развернуть коляску. Потом мы вернулись к таверне, где остался наш караван, выдернули одного из крестьян, самого «пробивного». Заплатили за советы ему, заплатили за крепкую молодую лошадку, которую «сосватал» нам трактирщик. Ригер морщился, но платил. Думаю, за срочность с нас содрали процентов тридцать лишних. Телегу, которая годилась бы для путешествия, найти было еще сложнее. Но нам и тут повезло. Крестьянин не зря получил свои медяки. Уж не знаю, сколько народу он опросил, но нашел дом, где нам продали крепкую телегу.

Часа через три, когда уже совсем стемнело, Ригер оставил меня в хорошей гостинице и поехал за всеми. Прямо на этой телеге.

А я осталась принимать ванну и размышлять, что за приступ меня вдруг одолел. Думаю, Ригер поддался на него только потому, что до сих пор я всегда вела себя не просто здраво, а еще и очень правильно.

Женщину звали Вальма, полное имя малыша было Дикон, она нигде никогда не работала, сперва вела хозяйство у родителей, потом ее выдали замуж и она вела дом мужа. Ей недавно исполнилось всего двадцать два года.

Ехать с нами она согласилась не раздумывая, а я знала, что найду для неё работу по силам и малыш Дик никогда не будет голодать.

Все же здесь нет ни поездов, ни автобусов. Все держится исключительно на лошадях. Дом моего отца был в самой южной части страны, тогда как семейство Ригера были почти северянами.

В дороге я много расспрашивала его о климате, думала, стоит ли выкупать землю возле замка. Сам он, как ни странно, не настаивал на том, чтобы мы остались там жить.

— Я хочу повидать маму, Калина. Пять лет большой срок, а она не становится моложе.

— Сколько ей сейчас лет?

— Уже сорок два.

Я засмеялась — ну, конечно, сорок лет — бабий век окончен! Как же иначе-то!

— Знаешь, Ригер, в моем мире есть пословица, которая утверждает, что в сорок пять лет женщина становится похожа на сладкую ягоду.

Ригер нахмурился. Ну, да, ошибка многих мужчин — они не воспринимают маму как женщину. Все женщины вокруг — это женщины, а она — только мама.

В Триншере, который славился своими кузнецами, мы меняли караван. Там мы прожили почти десять дней и для того, чтобы отдохнуть, и для того, чтобы успели выполнить мои заказы.

Всего на пути к замку Ригера мы сменили четыре каравана.

Надо сказать, в дороге нам везло. Не было нападений, никаких особых неприятностей, если не считать нескольких укусов оводов. Мне тоже досталось от этой летающей пакости и шишка на руке болела долго. Один раз сломалось колесо на телеге, но это было не в дороге, а на мостовой маленького города, куда мы въезжали на ночлег, так что рано утром нам все отремонтировали и от каравана мы не отстали.

Хуже становилась погода с приближением к месту. Оно и понятно, осень, уже поздняя и дождливая…

К самому замку подъехали уже с первыми заморозками.

— Вот, Калина, это и есть замок Тронг…

Возможно, во мне просто говорила накопившаяся усталость, но я смотрела на замок и понимала — уходить отсюда я не захочу.

Коляска остановилась на небольшом возвышении, до самого замка оставалось не более полукилометра.

Две цилиндрические трехэтажные башни с окнами-бойницами. Между ними — небольшой прямоугольник дома, два этажа или три, точно не понять, такие же крошечные окна. На крыше — серая сланцевая плитка.

Когда-то замок окружал настоящий ров с водой, но сейчас это был поросший кустарником овраг, через который был перекинут старый широкий мост. Одна цепь была порвана, явно уже очень давно, потому что вторую оплетало какое-то вьющееся растение. Часть растений, сбросив листву, опутывали щупальцами-лианами и одну из башен, и почти половину дома.

Дом нуждался в ремонте — не везде были стекла. Дом нуждался и в постоянных жителях, и в горящих каминах внутри. Сейчас слабый дымок вился только над крошечной каменной пристройкой у центрального входа. Раньше, там, возможно, размещалась стража.

Из пристройки вышел мужчина, поднес руку козырьком к глазам и стал рассматривать наш маленький караван. На его голос из дома показались две женщины. Так эта троица и стояла, дожидаясь нас. Только одна из женщин на минутку скрылась в пристройке и вынесла оттуда две шали — себе и госпоже.