— Ждать, — подросток прожевал хлеб, остаток последней краюхи, — следить за ними я остерегусь: в следующий раз может получиться менее удачно.

Альмар кивнул, соглашаясь, помолчал, сосредоточенно глядя в землю:

— Курумо, если мы нормально доберемся до Радоги… как мне найти мастера?

— Лучше пойти в храм Многоликого, — после короткого раздумья посоветовал подросток, — его жрецы должны знать всех Темных, живущих в городе. Только имей в виду: слуги Владыки никогда ничего просто так не делают. У тебя есть, чем заплатить за ответ?

Альмар покачал головой: денег у него не было.

— Я могу продать кинжал, — предложил он, показывая Курумо роскошную безделушку, усыпанную камнями. Не рубины и бриллианты, впрочем, обычный янтарь. Но каких-то денег это парадное оружие с ножнами могло стоить.

Подросток оглядел предложенное, скептически хмыкнул, но критиковать не стал.

— Может, что-то ты и выручишь, — согласился он, — если меняла не решит, что проще всего это отобрать, объявив украденным, да еще и припугнуть стражей. Можно принести кинжал в храм, жрецы Многоликого охотно принимают в качестве платы оружие… С другой стороны, если повезет и среди менял окажется кто-то из наших, то можно взять реальную цену.

— Из ваших?

— Из… из слуг Тонгила, — Альмару показалось, что Курумо хотел сказать что-то иное, но спохватился.

— Есть другой вариант, — добавил подросток бодро, — попросить жрецов Многоликого о милости. Но тогда ты будешь должен богу, он заберет у тебя то, что сочтет справедливым, тогда, когда сам пожелает… Я бы не советовал.

— Солнечный так не делает, — тихо сказал Альмар.

— Жрецы Солнечного проклинают всех Темных, — Курумо хмыкнул, — при каждой рассветной молитве. Это лучше?

Альмар покачал головой.

— У Темных нет выбора, — продолжил Курумо, — или Многоликий, или Серая Госпожа. Или сами по себе, только в итоге — Серая Госпожа. Владыка забирает к себе только самых верных. что сочтет справедливым, и тогда, когда сам пож

Курумо замолчал, повел головой, принюхиваясь. Вскочил, изменившись в лице.

— Вот ведь… вот ведь, додумались… Или не они?

— Что случилось? — Альмар тоже втянул воздух, но не учуял ничего необычного. Лес пах лесом.

— Пожар, причем в нашу сторону… Собираем вещи!

И тихо добавил, больше для себя, чем для Альмара:

— Я тебя выведу.

Арон развернул свиток и еще раз пробежался взглядом по строчкам, посвященным Тауршу, одной из самых одиозных фигур Ковена. Таурша он помнил еще из прошлой жизни. Средней магической силы, но с удивительным нюхом на деньги, этот Темный стал одним из самых богатых людей Империи, и метил стать самым. Сухие цифры нижних строк свитка показывали рост его состояния за последние пять лет, там же приводились имена людей, которых он купил с потрохами. Почти вся верхушка столичной торговой гильдии и треть нобилей. Деньги являлись силой этого мага, слабостью его были женщины. Самый большой гарем в Империи, несколько сотен рабынь… то есть «добровольных пожизненных служанок», мысленно уточнил Тонгил, скривившись.

Империя Таррун, «самая гуманная страна современного мира», как часто провозглашалось в официальных документах, на деле мало отличалась от остальных, практиковавших рабство открыто. Разве что в подобном положении обычно оказывались невезучие иноземцы и иноземки, а не собственные граждане, по сравнению, скажем, с Каганатом, где за долги распродавали не только имущество, но и семью должника.

Итак, Таурш, богатый сластолюбец. Коварен, безжалостен, двуличен. Очень опасен. Отчего прежний Тонгил терпел его, отчего не уничтожил, как возможного соперника в борьбе за власть? Или эти два паука как-то смогли ужиться в одной банке? Сумели с выгодой для себя поделить Империю?

С пергаментного свитка добродушно ухмылялся лысый толстяк, но художник сумел заметить и отразить хищную холодность взгляда.

Арон отложил свиток с Тауршем в ту сторону, где уже лежали прочие кандидаты на имя «опасный противник, желательно уничтожить». Взял следующий. Криво усмехнулся. Лорган Сирраен, урожденный ар-Сир.

Однако информации оказалось неприятно мало. Дар обнаружен в семнадцать лет, отречение семьи, попытка самоубийства, годы, потраченные на освоение магии. Лучший стихийник земли в Империи. Семьи и детей нет, есть постоянная любовница. В Ковене примыкает к фракции Тонгила…

Арон прекратил читать, хмыкнул, вытащил самые нижние свитки. Он-то начал с именитых и опасных магов, а стоило, пожалуй, с группировок Ковена. Вот и нужный. Итак, основных групп три, его — главная. Ха, вот и разгадка, отчего Таурш и некоторые другие маги еще живы: полная и безоговорочная поддержка Тонгила.

Вторую группу возглавляет Волькан, с историей, похожей на историю Лоргана: тоже из благородных, тоже исторгнут из рода. Но с существенной разницей: Волькан — некромант, любимец Серой Госпожи. В прежнем мире Арон никогда не слышал этого имени, лица этого тоже не видел. Должно быть, там родители придушили сыночка еще в колыбели.

Почему они с Вольканом терпят существование друг друга — тоже понятно. Прежний Тонгил не хотел сердить Богиню Смерти преждевременной кончиной ее служителя, некромант испытывал подобные опасения в отношении Многоликого, которому гибель Тонгила могла прийтись не по вкусу.

Третья группа, самая малочисленная, состояла из прекрасных дам. Или не очень прекрасных, тут Арон точно сказать не мог: портреты имелись не во всех досье. По милости богов женщины, в отличие от мужчин, управляли пробуждением собственного Дара. Более того, пока манифестация Силы не проявляла себя в явной волшбе, ни один жрец Солнечного не мог определить носительницу Темного Дара, если она того не желала. Как результат, многие девочки и девушки, осознав в себе Дар, оставляли его спящим до конца жизни. И не были извергнуты из рода, как их менее удачливые собратья по Дару, не были прокляты родителями, лишены наследства и права на имя. Спокойно проживали отведенную им жизнь и умирали в положенный срок.

Были среди прекрасной половины и другие, добровольно или вынужденно признавшие Дар и развившие его. Едва ли четверть от общего числа мужчин, но не считаться с ними было глупо. Отчего-то самыми сильными стихийниками воды и воздуха становились именно магички, неплохо удавалось им владение тенями и отражениями, хотя способности к последним встречались очень редко.

Обособленной группой магички считались номинально, при голосовании по серьезным вопросам примыкали то к одной, то к другой партии, и, как понял Арон, грызлись между собой не меньше, чем Темные-мужчины.

Дорога до места, где собирался Ковен, заняла несколько часов.

Тонгил спрыгнул с коня, обернулся, прищурившись на закатное солнце, и оглядел широкую площадь. Его сопровождающие вели себя, как и было приказано, скромно: никого не задирали, громких разговоров не вели, за окружением следили внимательно. Лорган, ехавший рядом, несколько раз начинал разговор, каждый раз поднимая новую тему, и каждый раз на его вопросы Тонгил отделывался парой малозначащих фраз, после чего Темный обескуражено замолкал. В конце концов, Лорган решил ничего у Тонгила не спрашивать, а говорить самому, так что от северянина требовалось только хмыкать, подтверждая, что слушает. Слушал он внимательно: Лорган взялся рассказывать о своей последней стычке с Вольканом, главой второй группировки Ковена, и Эвитой, единственной магичкой, практикующей некромантию. Впрочем, настоящей стычкой это не было, просто неожиданная встреча на нейтральной территории, сопровождаемая привычными «любезностями». Как прикинул Арон, произошло это событие через пару дней после его появления в столице.