экспедиции, утрачено. А видел он там многое и слышал тоже. Но в тридцать седьмом году и его, и товарища, простите за каламбур, из НКВД, который ему оказывал покровительство, обвинили в измене родине, принадлежности к тайному обществу и расстреляли. Что стало с шаманами, которых они привезли из Заполярья, и с протоколами их многочасовых допросов и экспериментов, тоже остается загадкой. Но мерячение никуда не делось. Знаете ли, я еще был студентом, когда поехал с друзьями в Кировск, на лыжах кататься. Дело было зимой, разумеется, раз на лыжах. Я шел домой и… просто исчез. Я не помню ничего — ни где был, ни что делал; мне повезло, что меня нашел лесник. Все, что осталось в голове, — это отсветы Авроры Бореалис. И все. Если бы не лесник… Он-то мне и рассказал про мерячение.

Он прерывается, откашливается, прижав ладонь к горлу, и делает большой глоток успевшего уже остыть чая. От напряжения Настя цепляется пальцами за край стола, до белизны в костяшках.

— Так бывает от мерячения? Провалы в памяти?

— Так было со мной.

— А при чем тут я?

— О, Настенька, вы — редкая удача. Находка. Алмаз. Дело в том, что я… мы с коллегами в Институте мозга ведем исследования этого феномена. Но для этого нам нужны люди оттуда, из-за полярного круга, чтобы сравнить результаты нашей фокус-группы с вашими показателями. Узнать, что в вас особенного. Особенно у тех, кто вырос в том регионе, где родились вы.

— Но почему вы решили, что я оттуда?

— Марианна подсмотрела ваши данные в университетском досье. Ваше место рождения, если быть точным. Вы ведь знаете, что этого поселка, где вы родились, больше не существует? Что его убрали с карт после того, как закрыли завод? Что он теперь призрак?

— А зачем вы вообще полезли в мое досье? — огрызается Настя, игнорируя его вопросы.

— Это Марианна. Ее идея. — Ростислав смущенно улыбается.

— Это было почти случайно, Настя. — Преподавательница облокачивается на локти и сдвигается чуть вперед, к центру стола, так что свет лампы над ней падает прямо на ее лицо, делая его пугающим и уродливым. — Что-то в том, как вы говорили, заставило меня задуматься, что вы не из этих мест. И я посмотрела. Увидела название поселка, а потом подумала про ваши волосы, и скулы, и глаза. Вы похожи на них, на коренных жителей тех земель, про которых ходят легенды.

Настя закрывает лицо руками.

— Ну что вы, Настенька, что вы. Это прекрасно. Вы особенная, не такая как все. Мы просто хотим узнать, в чем именно ваша особенность, как вы отличаетесь. Сколько вам было, когда вы уехали оттуда?

— Четырнадцать.

— Ваши родители оба из поселка?

— Мать — да; отца я не видела никогда.

— А ваша мама — может быть, в ней было что-то особенное?

Настя вспоминает мать, как она подолгу стояла, приложив ладонь к шершавой верхушке камня, как говорила на непонятном языке, как будто отвечала кому-то.

— Нет. Ничего особенного. Совершенно заурядная скучная женщина.

Щеки Насти вспыхивают; глаза ее, обычно бесцветные, начинают блистать.

— У меня есть вопрос.

— Пожалуйста. — Ростислав услужливо улыбается.

— Может быть, вы знаете, что вот это значит?

Она берет блокнот и ручку из-под рук профессорского мужа, листает в поисках чистой страницы и рисует, снова и снова вдавливая ручку в бумагу до скрипа. Пологая гора и черное солнце, встающее над верхушкой.

— Что это? — спрашивает она, через стол протянув блокнот обратно.

Головы Ростислава и Марианны склоняются над блокнотом, они похожи сейчас на двухголовое чудовище. И чудовище качает головами, глядя на нее с сожалением.

— Нет, это что-то совершенно непонятное, — хмыкнув, заключает преподавательница. — Это не похоже на клинопись или руны. Где вы это видели?

— Я… я не знаю. Я просто рисую это всегда, и я думала, может быть, это что-то значит. Мне кажется, я видела этот знак когда-то давно, в детстве.

— Может быть, это рисовала ваша мать?

— При чем здесь моя мать? — Настя снова цепляется пальцами за краешек стола.

— Обычно в племенах знания передаются в семьях, от отца к сыну, от матери к дочери, — произносит Марианна, участливо глядя Насте в лицо поверх очков. — Она могла научить вас чему-то, что не знаем мы. Что еще раз доказывает, что мы сделали совершенно правильный выбор, когда связались с вами. Когда бы вы готовы были приступить?

— Но я… я не из племени. Я просто…

— Оплата хорошая, исследования спонсируются частными фондами. Но на это будет нужно время. Вам страшно? Ну что вы, нечего бояться. Это всего лишь магнитно-резонансные томограммы и еще пара тестов, не более того. Может быть, гипноз. Мы увезем вас из города в наш исследовательский центр в области, это займет недели две или около того.

Матвей поднимается с кресла и как будто бы идет к ней, но потом сворачивает, словно передумывает в последний момент, и направляется к дверям в прихожую. Ни один из хозяев даже не поднимает на него взгляд, глаза обоих голов чудовища устремлены на Настю.

— А документы нужны будут? Я тут недавно… потеряла паспорт.

— Я не думаю. Все ваши необходимые данные у нас уже есть.

— Хорошо.

— Вы согласны?

— Согласна, — произносит Настя, пытаясь поймать глаза Матвея, но кресло оказывается пустым.

— А ваша мать — она жива? — после паузы спрашивает Ростислав.

Настя качает головой. Марианна что-то записывает у себя в телефоне, сдвинув брови.

— Как жаль. Как жаль. В любом случае вам следует поговорить с родственниками: может быть, кто-то знает больше об истории вашей семьи. Очень мало осталось людей, у которых можно проследить род. Регион вымирает.

Настя думает о родне — три надгробья на трех разных кладбищах.

Матвей возвращается в комнату; половица тихонько скрипит под его ногами, сиамские коты танцуют возле него, пытаясь дотянуться до