беззвучно разевая рот, хотела осмотреть меня, но я оттолкнула ее холодные руки.

– Он жив, – прохрипела я.

– Что? – Колетт схватила меня за руку. – Откуда ты знаешь?

– Он в кухне. Мы должны ему помочь. Нельзя…

– Ясное дело. – Не обращая внимания на протесты доктора Страттори, она помогла мне встать на ноги. – А Триста?

– Не знаю. Я ее не вижу.

– Но как ты это де… – Она покачала головой. – Ладно, забудь.

Милли, сидевшая рядом, схватила нас за руки:

– Чего мы ждем?

– Куда это вы? – окликнула нас Нана.

Моя магия была на исходе. У меня бы не хватило сил убедить Нану отпустить нас. Вместо этого я с раздавленным видом повесила голову.

– Мне надо немного побыть одной.

– Мне тоже, – подхватила Колетт.

– И мне. – Милли тоже опустила голову.

Нана пригрозила нам кулаком:

– Если сделаете хоть шаг к этому шатру, то, клянусь могилой вашего деда, ни одна из вас больше не увидит солнечный свет.

– Хорошо, Нана, – хором ответили мы.

Ее подозрительный взгляд долго сверлил нам спины, пока мы шли по улице. Медленно, невыносимо медленно, а ведь шатер вот-вот обрушится…

Свернув за угол, я побежала со всех ног.

Глава 25

Джеймисон

Пламя лизало пятки, пока я снова и снова бил ножом по толстой ткани. Справа от двери, слева, сверху. Как можно ближе к огню.

Я опять схватил тряпку, пропитанную противомагическим средством, судорожно потер брезент, ударил ножом. Потер. Ударил. И наконец-то, наконец-то смог прорезать черную полосу брезента.

Время на исходе. Огонь подступал все ближе, дым не давал дышать…

Я все рубил и рубил брезентовый полог, расширяя отверстие. Пламя, усилившееся притоком свежего воздуха, взметнулось еще выше.

– Помогите! – Но все мои безнадежные призывы тонули в грохоте разрушений и реве пожара. Мне удалось прорубить в брезенте крестообразную дыру. Еще немного, и я смогу вытолкнуть в нее Тристу…

Мне на спину что-то упало. Я закричал, но треск всепожирающего пламени заглушил мой голос. Время вышло.

Я обхватил Тристу за талию и толкнул ее в дыру ногами вперед. Ничего не получалось. Ее обмякшее, бессильное тело нужно было не толкать, а тянуть…

Но вдруг ноги Тристы сами устремились наружу, узкие бедра зацепили ткань, дыра раскрылась шире.

Кто-то помогал мне с той стороны.

Как только Тристу вытащили, я подхватил Дьюи с тумбы и подтащил к дыре. Если я погибну, спасая этого мерзавца…

Протолкнул его ногами вперед, и дыра в брезенте раскрылась еще шире. Пламя лизало мне руки. Я нырнул следом за Дьюи, но плечи застряли. Острой болью полыхала пулевая рана. На ноги дождем сыпались горящие обломки. Заскрипел, застонал потолок, распахнулся буфет, тарелки посыпались на пол…

И вдруг меня схватили за руку чьи-то крепкие пальцы. Мягкие ладони в мозолях от трапеции.

Лакс потянула меня наружу.

Еще несколько человек вцепились в меня, помогая выбраться. Ноги горели, плечо ныло дикой болью, мое тело было слишком большим…

И тут я вывалился на мягкий песок.

– Скорее! Сейчас рухнет!

Большой шатер так оглушительно стонал, что разбудил бы мертвого.

Колетт и Милли, подхватив с двух сторон Тристу, побежали по направлению к улице. Лакс потащила меня в камыши за качающимся шатром. Мы то ли бежали, то ли ползли, пока трава не сменилась мягким илом. Остановился я лишь тогда, когда морская вода коснулась моих лодыжек.

Соленый воздух был слаще всего на свете. Он, как бальзам, успокаивал обожженное горло, наполнял отравленные дымом легкие. Пока я переводил дыхание, на меня налетела Лакс. Живая. Волосы всклокочены, кожа лихорадочно пылает, но она была жива.

Я крепко прижал ее к груди, не обращая внимания на стреляющую боль в плече. Большой шатер снова завыл, как раненый зверь.

– Не оборачивайся, – шепнул я ей в волосы.

Но она вывернулась и с широко раскрытыми глазами наблюдала, как гибнет ее родной дом.

Пурпурные и черные полосы ткани, раздуваемые буйным вихрем, закрутились и загнулись внутрь, с оглушительным грохотом рухнули огромные шесты. Шатер просто сложился как карточный домик на ветру. Знаменитый Большой шатер Шармана, дом Ревеллей, их театр, вся их жизнь.

Был – и рухнул.

Воздух наполнился горестными воплями, рыданиями. В нас полетели комьи земли и песка. Я зажал уши Лакс руками и заставил ее отвернуться. Но укрыть ее от всего этого я никак не мог.

Наконец все закончилось. И только чайки пронзительно кричали над нами.

Мы смотрели в оцепенении на лоскут голого неба, обнажившийся там, где только что стоял Большой шатер.

Вдруг, словно очнувшись, Лакс забарабанила обеими руками по моей обнаженной груди, да так сильно, что я отшатнулся.

– Дурак чертов!

– Я? Ты чего?

Она откинула с лица перепачканные сажей локоны:

– Зачем пошел обратно в огонь?

– За Тристой!

– Ты же мог погибнуть! Вы оба!

Ее била дрожь. Я потянулся к ней, хотел обнять, прижать к себе, как тогда, в кладовке, когда мне на краткий миг показалось, что и ей тоже этого хочется.

– Не мог ее бросить.

– Конечно, не мог, просто… Я думала, ты уже мертв.

Она обхватила себя руками, пытаясь совладать с собой. Руки, плечи, перед платья – все было забрызгано кровью.

– Лакс, – прошептал я.

Ее глаза плотно зажмурились. Слез не было. Они прольются позже.

– Лакс, – повторил я еще тише. Стоял и беспомощно смотрел, борясь с желанием обнять ее.

Она бросилась мне на шею и уткнулась лицом в раненое плечо. Я прижал ее к себе, наслаждаясь каждым вздохом, а она судорожно всхлипывала, тщетно пытаясь взять себя в руки.

Как же ей больно. Невыносимо было видеть ее такой – опустошенной, объятой страхом, потерявшей все. Теперь я хорошо понимал Роджера, уговорившего Маргарет переложить на него свои страдания.

Я зарылся носом в ее растрепанные волосы – сладкий аромат шампуня тонул в едком дыму.

– Ну и запашок от тебя.

Ее плечи содрогнулись в невеселом смехе:

– Да и ты не лучше.

– Спасибо, что нашла меня.

Роджер был в Нью-Йорке, а Триста лежала без сознания, никто бы и не заметил, что я пропал. И не спохватился, пока не стало бы слишком поздно.

– Я же говорила, – прошептала она, не поднимая головы. – Теперь нас трое. Тех, кто заботится о тебе.

Я обнял ее крепче, и ее дрожащие руки сильнее обхватили меня.

– Ты настоящий друг.

– Сам понимаешь, это больше, чем дружба. – Она отстранилась, но ее перемазанные сажей руки продолжали обнимать меня за шею. – В этом и проблема. Я всегда ищу тебя. В любой толпе, на любом спектакле я всегда выискиваю тебя взглядом. Сколько бы ни старалась, не могу от этого никуда деться.

– Правда? – Я не мог поверить, что это реально. От каждого ее слова мое сердце замирало.

Она пристально смотрела мне в глаза, словно сомневалась в моих чувствах.

– Правда.

Я опустил голову и нежно прижался к ней лбом.

– Я тоже только о тебе и думаю. С той самой первой ночи.

Она, качнувшись, приподнялась на цыпочки:

– Не стоит со мной связываться. Не к добру это.

– Очень даже стоит. – Я стер сажу с ее щек. Она устало улыбнулась, прислонилась ко мне, сбросив наконец маску притворной неуязвимости. Напускного безразличия.

Лакс пощекотала мою щеку носом, и меня обдало жаром.

– Нет, правда. Я не должна тебя втягивать.

Я запустил пальцы в ее локоны.

– Если хочешь, я уйду, – прошептал я, почти касаясь губами ее губ.

Вместо ответа она лишь крепче обняла меня.

Я приподнял ее подбородок, склонившись еще ближе.

– Кх-гм.

Мы дружно обернулись на голос.

Перед нами стоял Дьюи. Черный костюм до неузнаваемости был перемазан грязью и сажей. Ноги подкашивались, под прищуренными глазами темнели синяки.

Его взгляд переметнулся на Лакс, прильнувшую к моей обнаженной груди.

– Ясно.

Лакс оцепенела:

– Дьюи, я…

Он зашелся кашлем. Лакс шагнула к нему, но он выставил руку в немом приказе.

– Давно?

– Все не так, как ты думаешь…

– ДАВНО?

– Честное слово, ничего не было…

Он покачал головой, стиснув кулаки.

– Мне надо к Страттори.

– Дьюи, погоди! –