Лакс кинулась за ним, бросив через плечо прощальный взгляд, полный сожаления.

И боли. Уголки губ мучительно кривились. Ох уж эта ее извечная жертвенность.

Глава 26

Лакс

Я собрала остатки своих сил, поскребла по стенкам своей опустевшей чернильницы. Моя магия сердито зашипела, грудь пронзило острой, как молния, болью… И ничего не произошло.

– Дьюи! – Я помчалась за ним, так и не осмелившись оглянуться еще раз и увидеть искаженное болью лицо Джеймисона. Какая же я эгоистка – рассказала ему о своих чувствах и не подумала о последствиях.

А от последствий не убежишь.

– Погоди! – Я споткнулась о край тротуара, задыхаясь в едком дыму. Мы потеряли все. Наш дом. Наш театр. Все, что у нас было.

Потерять еще и Дьюи? Нет, нельзя. Мы не можем себе этого позволить.

Упершись руками в колени, я мысленно нырнула внутрь себя, погружаясь все глубже и глубже в поисках магии. Голову и спину раздирала боль, жгучая как пламя, проникала в грудь…

В чернильнице оставалось всего несколько капель. Надо извлечь из них как можно больше пользы.

Казалось, грудная клетка вот-вот лопнет от напряжения. Вокруг меня сгустилась ночь, грозя затянуть в свою бездну, но в этот миг во тьме вспыхнули светонити. У Дьюи в ней бушевал ураган, но мне было некогда разбираться во всех его чувствах, и я решила сосредоточить силы на ревности.

«Джеймисон для меня ничего не значит».

– Прошу тебя! – У меня дрожал голос – от изнеможения, от боли, от почти случившегося поцелуя.

Дьюи развернулся на каблуках с каменным лицом.

– Понимаю, как это выглядело в твоих глазах…

– Да неужели? – Он шагнул ко мне. – Последнее, что я помню, это как меня одурманили Эффиженовым коктейлем. Очнувшись, я увидел, что Большой шатер вот-вот обрушится на меня. А когда наконец набрался сил и встал на ноги, сразу пошел искать тебя, чтобы спасти от беды. И где я тебя нашел? В его объятиях. И на нем даже не было рубашки!

– Он вытащил тебя из шатра…

– Я дал тебе спиртного на тысячи долларов. Подарил лучший театр на Шармане. Отдал тебе свое сердце. – На этих словах его голос дрогнул. – А что дал тебе он?

– Ничего. Я просто…

– Вот именно – ничего. – В его светонить просочилась ядовитая тьма. – Он сказал тебе, кто его родители?

– А кто они?

– Джеймс и Элизабет Джонс. Это тебе о чем-нибудь говорит?

Я зажмурилась. Даже спустя семь лет эти ненавистные имена отзывались болью.

– Вижу, он забыл упомянуть. – Он снова зашелся в сильном нескончаемом кашле.

Родители Джеймисона – Джонсы? Те самые, кто утопил мою маму и тетушек?

Не может быть. Наверняка это одна из уловок Дьюи.

– В кармане, – прохрипел Дьюи и похлопал себя по пиджаку. Я сунула туда руку и достала пачку газетных вырезок.

Супружеская пара с Шармана обвиняется в тройном убийстве

Эдвардианцы подтверждают: супруги с Шармана утопили трех девушек из семьи Ревелль

Джеймс и Элизабет Джонс, 30 и 28 лет, первыми в истории Шармана казнены на электрическом стуле

Я сунула вырезки ему в руку:

– Я не хочу это читать.

Он пихнул их мне обратно:

– Присмотрись-ка.

Я раскрыла самую маленькую заметку – и замерла. В горле застыл тошнотворный комок.

В центре был снимок пары, стоявшей на пляже. Точно такой же, как у Джеймисона: от резной пристани до брошки на платье у женщины. Брошки Джеймисона.

Это и вправду его родители.

«Джонсы со своей маленькой дочерью в 1905 году, – гласила подпись. – Через пару недель они заявили об ее исчезновении. На фотографии нет их сына Джеймисона, которого соседи не видели уже несколько лет».

– Он лгал тебе, Лакс. Теперь ты это понимаешь, да?

Газетная вырезка затряслась в моих испачканных сажей руках. Значит, настоящая фамилия Джеймисона – Джонс? Он из семьи ненавистников магии, тех, кто убил мою маму и тетушек?

Фотографии были совершенно идентичны. Других объяснений быть не может.

– От него одни беды. Я не позволю ему встать между нами. – Дьюи подошел ближе. – Поняла?

За моей спиной все еще горел наш дом, а он рассказывал мне о родителях Джеймисона. Даже если это правда, преподносить ее вот так – неимоверная жестокость.

«В тяжелых обстоятельствах человек раскрывает свою истинную сущность», – любила повторять мне Нана. Дьюи, как и все Хроносы, настоящий злодей до мозга костей, пытающийся манипулировать мной в минуты слабости. Если бы дело касалось только меня, я бы плюнула на его щегольской костюм и прокляла тот день, когда решила связаться с ним.

Но Большой шатер сгорел. И Дом веселья тоже. Не будет больше спектаклей. Не придут клиенты. Нет у нас больше дома.

И Дьюи – последняя надежда моей семьи, особенно сейчас, когда Хроносы пытаются разделаться с нами.

Я еще глубже нырнула в свою чернильницу. Казалось, это неимоверное давление в груди сломает мой позвоночник, будто соломинку. Мне как никогда нужен был драгоценный камень. И если для этого нужно обручиться с Дьюи, значит, так тому и быть.

«Ты мне доверяешь. Ты не хочешь потерять меня. Ты чувствуешь мою любовь и любишь меня».

Я взяла Дьюи за руку и постаралась изобразить отчаяние.

– Он мне совсем не нравится. У него ни денег, ни семьи, ни перспектив в жизни. Я была к нему добра, а он вцепился в меня как клещ. Когда обрушился Большой шатер, он пытался меня утешить, но это ничего не значит. Честное слово.

В светонити Дьюи мелькнула слабая искра облегчения, и я ухватилась за нее.

– Значит, между вами никогда ничего…

– Нет конечно. – «Ты мне доверяешь. Я всем сердцем люблю тебя». – Могу поклясться перед Тревором, если тебе от этого станет легче. Я его просто пожалела, вот и все.

Ненавистные слова стекали у меня с языка, как прокисшее молоко, и Дьюи жадно лакал их. Он расправил лацканы:

– Знаешь, у меня есть друзья. Одно мое слово – и они сделают так, что он исчезнет.

Исчезнет. Как другие бутлегеры.

– Он дружит с Тристой и Роджером. Позволь, я сама найду способ помягче отделаться от него.

Светонить Дьюи потемнела – очень уж соблазнительным казалось ему насилие. Я попыталась успокоить его последними каплями своей магии. На языке застыл привкус железа.

– Он должен уйти, – наконец сказал Дьюи. – А если откажется, я с ним разберусь по-своему.

Я этого не допущу, не могу допустить.

– Спасибо, Дьюи. – «Ты чувствуешь мою любовь. Со мной ты счастлив».

Он поднес мою руку к губам, поцеловал пальцы.

– Поедем со мной.

– Что?!

– Тебе теперь негде жить. Забудь о приличиях. Если хочешь, я позову священника, он нас обвенчает прямо сейчас. Но ты мне нужна целой и невредимой.

Я лихорадочно пыталась придумать выход из положения. Любой, лишь бы мне не пришлось проводить у него ночь. Не только сегодня, а вообще никогда. Пути назад не будет.

Что мне оставалось?

«Ты хочешь, чтобы сегодня я провела время со своими родными». Но его светонить почти не откликалась на мои призывы.

Я поискала внутри себя хоть какие-то остатки магических сил. Должна же где-то там сохраниться хоть капелька. В грудь словно вонзались ножи, голову распирало все сильнее, но я упрямо ныряла все глубже. Пустая чернильница грозила вот-вот взорваться.

– У тебя кровь. – Он склонился надо мной, прижал платок к моему носу. – Давай покажу тебя докторам Страттори.

Я чуть-чуть разжала пальцы, удерживающие его светонить. Магии нужно время, чтобы восстановиться. Мне и самой нужно время.

А больше всего нужен большой увесистый драгоценный камень.

– Ничего страшного. – Я взяла у него платок и вытерла нос. – Надышалась дымом.

– Пойдем домой. Там я покажу тебя Страттори.

– А как же мои родные? – У нас не было денег на отель. Даже если бы и были, все номера заполнены туристами, прибывшими на завтрашний праздник. Моей семье некуда идти.

– Я прикажу доставить в зимний театр одеяла. На первое время могут разместиться там. Однако моя королева достойна собственного замка. – Он коснулся моей щеки своей мягкой ладонью.

Я огляделась. Над бесформенной грудой, которая когда-то была Большим шатром, до сих пор бушевало пламя.