– А разве это важно?

– Еще как важно! – Колетт воинственно вскинула голову. – Если бы каждый, кто платит за общение с нами, предъявлял на нас какие-то права, мы бы стали пустыми оболочками без души и сердца.

Дверь распахнулась, впустив порыв ветра.

Лакс. Много ли она услышала?

Она вошла на негнущихся ногах, с губами, сжатыми от боли. Волосы все еще растрепаны, трико порвано, длинные ноги исполосованы все той же смертоносной сажей, какая засела в легких у Тристы. На лице играли едва заметные отблески свечей.

– А вот и ты! – Милли повисла у нее на шее.

В объятиях сестры с Лакс слетела горделивая маска, и стало ясно, что она вот-вот упадет от изнеможения. Ей пришлось очень многое пережить.

И она до сих пор держала Дьюи под контролем своих чар.

– Как Триста? – спросила Лакс, стараясь не встречаться со мной взглядом.

– Не дает нам расслабиться. – Даже обернувшись к сестре, Колетт ни на миг не выпустила руку Тристы. – А ты, кажется, того и гляди снова упадешь в обморок. Садись.

– Ничего, скоро отдохну.

– Где будешь ночевать? Если что, здесь в амбаре всегда тебе рады, правда, Джеймисон? – Милли с озорной улыбкой ткнула меня локтем в бок.

Лакс не видела, как я зарделся, она старалась не смотреть в мою сторону.

– Дядя Вольф пытается разместить как можно больше наших в сиротском приюте. А остальным Дьюи разрешил переночевать в зимнем театре.

– Какая щедрость, – ровным тоном произнесла Колетт. – Спать на полу.

– Уж лучше, чем на улице.

Колетт выгнула бровь:

– Неужели он и свою звездочку уложит спать туда? Что-то не верится.

– Вообще-то… Я останусь у него. – Лакс внимательно разглядывала трещинку в полу, а пепельно-бледные щеки заливались пунцовым румянцем.

Молчание. Даже ветер перестал свистеть сквозь щели амбара.

Разумеется, он придумал, как обернуть ситуацию в свою пользу и привязать ее к себе еще крепче. Так уж испокон веков было заведено на Шармане: Эффижены и Ревелли бедствовали, эдвардианцы наблюдали, Страттори стояли в стороне, а Хроносы процветали.

Колетт прищурилась:

– Неужели ты на это пойдешь?

– Колетт, здесь не материк. Тут никому нет дела до приличий.

– Я не о приличиях. А о том, чтобы остаться со своими родными.

– Тебе надо отдохнуть! – воскликнула Милли. – Во время пожара ты потеряла сознание и потом даже не показалась целительнице. Ты должна остаться с нами.

Лакс переминалась с ноги на ногу:

– У Дьюи тоже выдался нелегкий день.

Колетт сложила руки на груди:

– Ах, бедный Дьюи! Может, это у него, старого перечника, дом сгорел дотла? Или это его подруга чуть не погибла от рук собственной семейки?

– Его семейка покушалась и на него тоже. – Лакс ущипнула себя за переносицу. – Он сильно надышался дымом.

– Не сомневаюсь, что за него уже страдает кто-то другой. Какой-нибудь бедолага, согласившийся за деньги взять себе больные легкие.

Они впились глазами друг в друга. Две упрямые девчонки из семейства Ревелль, и каждая старалась уберечь другую от бед.

В конце концов Лакс отвела взгляд:

– Снаружи ждет Тревор. Хочет удостовериться, что ему тут все будут рады.

Он не хотел вмешиваться в разговор между сестрами. Дал им такую желанную возможность побыть вместе. И хотя Тревор работал на Дьюи, я считал его хорошим человеком.

– Конечно будем. – Милли взглянула в зеркало и поправила прическу.

Тревор неуверенно вошел, оглядываясь вокруг. Увидев Милли, он изменился в лице:

– Мисс Ревелль, я так рад, что вы живы. Услышав новости, я ужасно испугался.

– Вы говорите искренне. – В ее глазах блеснули слезы.

– Конечно.

Не позволив упасть ни одной слезинке, Тревор подскочил к ней и опустился на колени. Милли уткнулась ему в плечо.

Лакс наконец взглянула на меня и кивком указала на дверь.

Схватив пиджак и одеяло, я выскользнул в ночную тьму вслед за ней.

Над океаном бушевал ветер, но Лакс не стала прятаться за дюнами, а пошла по пляжу дальше. Двигалась медленно, было видно, с каким трудом ей давался каждый шаг. Я предложил ей руку, но она покачала головой.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Что с Дьюи?

– Не здесь, – прошептала она. – Нелегко было отделаться от Тревора.

С каждым шагом головокружительная музыка Главной улицы звучала все тише, ее сменял шорох камышей и плеск океанских волн. Уходя дальше от цивилизации, Лакс глубже погружалась в свои мысли и не замечала, что я внимательно разглядываю ее. Полная луна окутывала ее силуэт серебристым сиянием, отчетливо выделяя темные круги под глазами и бледные впалые щеки. Она весь день – да что там, все лето – буквально доводила себя до изнеможения и не собиралась останавливаться.

Даже сейчас она держала Дьюи под магическим контролем.

Вдалеке над водой показалась пристань. Лакс остановилась.

– Давай сядем здесь, тут не так холодно.

– У нас есть одеяло.

Она выбрала место на песке, у самого края ветхого дощатого настила. Дюны укрывали нас от ветра, однако холод влажного песка проникал даже сквозь фланелевое одеяло. Лакс поежилась, и я накинул ей на плечи свой пиджак. Ее кожа была холодной как лед. Она наконец-то подняла на меня глаза и протестующе приоткрыла рот.

– Ты замерзла. – И как же приятно было видеть на ней свою одежду.

Она устремила взгляд на темный океан:

– Мама говорила, что здесь самое тихое место на всем Шармане. Когда у тебя семеро братьев и сестер, приходится искать места для уединения.

Сюда не долетала какофония Ночной стороны, над пляжем не разливалась музыка из Большого шатра. Мы словно очутились на другой планете.

– Здесь спокойно.

– Джеймисон…

Я словно воочию видел, как в глубине этих настороженных глаз крутились жернова. То, что она сейчас скажет, не сулило мне ничего хорошего.

– Дьюи рассказал мне о твоих родителях. О том, что они сделали.

У меня оборвалось сердце. Вот оно, начинается.

– Ты должен был мне рассказать.

– Знаю. – У меня не было сил поднять глаза на нее. – Я собирался, но…

– Ты всю неделю ведешь себя странно. Из-за того, что ты узнал, да?

Конечно, она все заметила. На Шармане Лакс считывала эмоции каждого.

– Хотел рассказать вчера вечером, но ты была так счастлива. И одна мысль, что ты будешь на меня смотреть вот так, как сейчас…

– А как я на тебя смотрю?

– Как на сына людей, лишивших тебя матери. – К горлу подступил комок, но я все же нашел в себе силы повернуться к Лакс.

Она нахмурилась. Но не стала отрицать.

– Я думаю, тебе пора.

– Уйти с пляжа? – Я изумленно распахнул глаза. – Или уехать с Шармана?

Ответом мне было молчание.

– Лакс, посмотри на меня. – Я взял ее за подбородок и повернул к себе, не в силах скрыть отчаяние в голосе. – Прости, что так вышло. Надо было рассказать тебе сразу, как только я узнал, но… Мои родители причинили так много боли. Не только тебе, но и Милли, Колетт, Роджеру.

В последние дни Роджер и без того хлебнул горя. Пожар, беда в семье Маргарет… Не хватало только, чтобы еще и я обрушил на его голову свои открытия.

– Надо было рассказать мне. Мне! – Она ткнула пальцем мне в грудь. – Я же раскрыла тебе все свои секреты.

– Ты права. Нет мне прощения. Просто… Когда я пришел в Большой шатер, твои родственники приняли меня как своего. Поддразнивали, нагружали работой точно так же, как Роджера.

И тут меня будто обухом ударило. Я ведь и правда полюбил Ревеллей. Все лето они позволяли мне жить в иллюзиях, считать себя своим среди своих, и мне не хотелось разрушать этот выдуманный мир.

Я храбро, не отводя взгляд, смотрел в ее полные боли глаза.

– Знаешь, прозвучит эгоистично, но мне не хотелось отказываться от этого. Как только правда всплывет наружу, меня больше не будут считать бедным сироткой, лучшим другом Роджера. Я стану сыном людей, погубивших их близких, и они никогда этого не забудут. При каждом взгляде на меня они будут вспоминать об этом.

И она тоже.

Волны бросались грудью на песок, а отлив оттаскивал их прочь. Снова и снова.

– Я сержусь на тебя только за то, что ты утаил это от меня, – произнесла она наконец. – В том, что совершили твои родители,