Шурка лежал в больнице, все еще в тяжелом состоянии. Его родители, ребята-кружковцы и начальство — все наседали на Пашкова, надеясь выяснить хоть какие-то подробности, понять, что произошло, но Олег Владленович ничего толком не мог им ответить. Он сам ничего не понимал.

Некоторое время спустя он решился: позвонил следователю и заявил, что больше ждать не может, что намерен осмотреть место происшествия сам. В конце концов, это его рабочее помещение, и дольше держать его на замке все равно невозможно.

В ответ на это следователь Адашев тяжело вздохнул и велел подождать еще полчаса: сейчас он сам подъедет.

— Не лезьте без меня. И возьмите перчатки на всякий случай.

Явился он, конечно, не через полчаса, а через час. Но Пашков был рад, что дело все-таки как-то двинулось. Он открыл запасник, и вместе они вошли в комнату.

Все здесь оставалось точно таким, как было в тот злосчастный вечер, 16 мая; кровь на полу, на том месте, где лежал без сознания Шурка, выразительно указывала, где именно случилось несчастье.

— Значит, здесь вы нашли мальчика. Угу. — Осматриваясь, следователь Адашев разговаривал как бы сам с собой, не глядя на Пашкова.

Олег Владленович мрачно кивнул.

Исторический, значит, кружок, — сказал Адашев. — А оружия-то, значит, не нашли… А это? Так и было?

С правой стороны комнаты, возле стеллажа, валялась перевернутая пожелтелая коробка.

— Не знаю. Это…

Шустрый капитан согнулся и поводил над коробкой пронзительным худым профилем, чтобы рассмотреть. Не касаясь находки руками.

— Как вы думаете, здесь кто-то был? Я имею в виду — кроме Шурки.

— Кружок у нас по средам в 18.30… Обычно я прихожу минут за пятнадцать, ребята некоторые уже к этому времени тоже подходят…

— Любят, значит, историю… А в тот раз?

— В тот раз меня позвали к телефону, замдиректора сама заскочила. Я пошел. Дверь оставил открытой — все равно в музее никого, кроме своих.

— А замдиректора? Осталась?

— Да нет, зачем? Мы с ней вместе пошли. Телефон в приемной, у директора. Она на свое место вернулась, она там сидит, в приемной.

— Угу…

— Я сторожа спрашивал уже: он у нас на воротах после шести вечера. Он сказал, точно не помнит, во сколько Шурка пришел, но, говорит, как обычно. Значит, немного раньше половины шестого. А двое ребят, наверное, уже после него явились — я с ними в коридоре встретился, когда шел из директорской.

— А сторож насчет них что говорит?

— Он точно не помнит, кто раньше, кто позже.

— У вас в музее журнала нет, посещения не отмечают?

— Для взрослых есть. А ребят не отмечают. Они ж не на работе…

— М-да… Ну, ладно. — Следователь подошел к кровавому пятну на полу и, кряхтя, опустился на коленки рядом с ним. Покрутив головой во все стороны, изогнувшись, заглянул под стеллаж, нависающий низко над полом.

— Черт, ничего не видно! И шея затекает, — выпрямившись, следователь вынул из кармана полиэтиленовый пакет, надел его на руку и, заняв снова крайне неудобную позу низкого старта, засунул руку в пакете под стеллаж.

— Угу. А вот и орудие преступления. Что это, как вы думаете, Олег Владленович? Нож или кинжал?

Пашков в изумлении уставился на предмет, который осторожно держал в руке следователь Адашев.

Вместе они подошли к письменному столу, приткнутому в уголке. Пашков зажег настольную лампу, расстелил первую попавшуюся карту изнанкой вверх, и следователь аккуратно выложил предмет из пакета.

Лезвие, испачканное в крови, побурело. Но пятна не портили впечатления; это было незаурядное и очень красивое орудие убийства: длиною чуть меньше мальчишеского локтя, изящный, но не тонкий, с широким лезвием — то ли нож, то ли кинжал. Черенок из светлой кости крепился на лезвии двумя винтами, посередине рукояти красовалась фигурная накладка из металла, изображающая что-то вроде волка, только какого-то странного…

— Волк. Только из шкуры вылез, — вполголоса произнес Адашев. Быстро взглянул на Пашкова и нагнулся к кинжалу, чтобы рассмотреть поближе. На верхушке черенка он заметил какие-то выпуклые буквы.

— Дабл В. Дважды…

Пашков тоже увидел буквы.

— Ох, нет! — сказал он. — Это не английский! Посмотрите на лезвии. Видите? Мелко? Werewolf.

— Вервольф? — повторил Адашев. — Хм. И что это значит?

— По-немецки «вервольф» — значит оборотень, — механически ответил Пашков. Шурка говорил об этом. Волк. Оборотень, Олег Владленович начинал смутно догадываться о том, что произошло.

Но, положа руку на сердце, честному научному сотруднику Исторического музея поверить в такие догадки было не менее трудно, чем в тайного убийцу среди своих коллег или ребят-кружковцев.

Пашков застыл посреди комнаты, вытаращив в пространство стеклянные пустые глаза.

Адашеву это не понравилось.

— Что это значит?! Товарищ Пашков! Говорите немедленно. Или мне придется вызвать бригаду и арестовать вас по подозрению…

— Погодите! — Олега Владленовича озарило. Он кинулся к валявшейся на полу коробке с ярлыком «1947 г….». — Здесь наверняка что-то должно быть! Отчет экспедиции… Описания…

— Это нельзя трогать! Возьмите, по крайней мере, перчатки! — засуетился Адашев. Пашков только отмахнулся.

— Неважно. Не в том суть! Вы сами сейчас поймете…

Он стремительно рылся, выкидывая из коробки какие-то свертки и предметы, уделяя внимание только истрепанным бумагам с пожелтевшими краями. И спустя пять минут лихорадочные поиски привели к желаемому результату.

— Вот! — торжествующе вскричал Пашков, махнув рукой капитану. — Смотрите! Читайте! Нет, я прочту…

И, не дожидаясь согласия, начал читать:

— «23 августа ефрейтор Гусев А. Д. и вольнонаемный Кравченко Д. П. нашли в северной стороне крепости, под стеной башни А, на участке АЕ-12 (точное место указано на плане, рис. 5) схрон команды «Вервольф», как и было донесено жителями деревни Лебяжино со слов захваченного ими фашистского прихвостня Коробчука Григория. Среди предметов, заложенных в схрон, были найдены: карта Одесской области, штабная немецкая, масштаб 200 000:20 (передано представителю СМЕРШ по району, Вороненкову И. Е.), котелок алюминиевый, фляга, консервы…» ну, это не интересно!

А, вот! «Кинжал специальный «вервольф» бойцов подразделения «Вервольф»…» Так, так, так… — Пашков остановился, пробежал по строчкам глазами и торжествующе ткнул пальцем в бумагу. — Точно! Я так и думал!

— Что вы думали? — озадаченно спросил Адашев. Он все еще ничего не понимал.

— Смотрите, здесь руководитель экспедиции пишет, что, когда схрон был обнаружен, ефрейтор Гусев А. Д., рассматривая нацистский кинжал, не удержался и, вроде как желая проверить балансировку, метнул нож в ближайшее дерево. Ему повезло еще, этому ефрейтору, что он, во-первых, был не один, а во-вторых, на открытом месте. Он метнул нож в одну сторону, а нож… на лету развернулся, сменил направление с точностью до наоборот и наверняка вонзился бы в горло этому дурачку Гусеву, если б не быстрая реакция. Ефрейтор успел уклониться от удара, но все равно кинжал разрезал ему левую скулу и слегка задел ухо. Вольнонаемный Кравченко, увидав такое чудо, перепугался и чуть было не сбежал. Потом все же опомнился, помог раненому добраться до санчасти… Не верите?! Читайте! Вот тут все написано!