– А что я мог заметить через открытую дверь? – оправдывался один из бойцов. – Он спиной ко мне сидел! То писал, то какие-то смеси готовил. Шприца у него не было, клянусь, я порядок знаю! Потом пришел этот майор, они поговорили о чем-то с час, и Беленький послал его на склад со списком. Крош пошел с ним, я остался. А доктор голову на стол положил и сидит. Он часто так, все знают! Откуда я знал, что он отключился?!

Белоглазов стоял тут же, у стены. Сложив руки на груди, он наблюдал за стараниями упрямого Пушкина. «Тоже студент из медицинского? – с усмешкой думал майор. – Не старайся, парень. Когда я пришел, пульса уже не было и тело начало остывать. Длинный список он мне дал, и неспроста. Не случайность это, нет. Доктор баловался, баловался, а потом решил «уйти на передоз», как говорят в некоторых кругах. Потому что вы, недоучки, не больше меня представляете, что мог доктор наук намешать из того, что вы ему носили со склада…»

– Ого! Какая прелесть! – Капитан, которого совсем развезло, оперся о дверной косяк. – Пушкин, да ты по морде, по морде ему дай, а не целуйся!

Боец оторвался от посиневших губ Беленького, в которые тщетно пытался вдуть воздух, и устало поднялся.

– Бесполезно. Он чем-то накачал себя, а мы даже не знаем, чем. Тут же… – Он обвел рукой столы, по которым были разбросаны разнообразные коробочки. – Тут чего только нет!

– И что мы Новосибу скажем? – мрачно спросил тот автоматчик, что прозевал самоубийство Беленького. – У нас только двое осталось, из тех, кого он привозил… Ну, и еще майор.

– Майор нам ничем, боюсь, не поможет… – Капитан хихикнул и покачал головой. – Боюсь, нам вообще никто уже не поможет. А Новосибу скажите, что выхода нет и все бесполезно. Только лучше через закрытую дверь. А то я за него не ручаюсь.

Капитан, пошатнувшись, вышел.

– Вот сам ему и скажи… – тихо проворчал Пушкин. – Ты здесь комендант, ты за все и отвечаешь. А мы скажем, что ты последнее время напиваешься каждый вечер, все по Рае своей тоскуешь. А на дело тебе давно наплевать!

– Смотрите, записка! – Надя шагнула к столу и взяла испещренный мелким почерком листок. – Только я ничего разобрать не могу…

– Когда я пришел, он уже был под сильным воздействием чего-то, – сказал Белоглазов. – Мы поговорили, и он все повторял, что есть у него одна идея, на которую он не может решиться. Я сказал ему, что терять нечего, надо рисковать. Тогда он составил список и попросил меня сходить на склад, потому что ассистенты якобы все путают. Думаю, он сам не очень понимал, что писал.

Девушка попыталась хоть что-то разобрать. «Я принял это решение»… «Нет ни малейшего смысла»… Сама не зная, зачем, Надя принялась рвать листок на мелкие кусочки. Кому нужны предсмертные сопли наркомана-самоубийцы? Ее охватывала паника, хотелось куда-то бежать, спасаться. Там, в группе, они вместе занимались общим делом и верили, что спасение может прийти отсюда, с этой секретной базы. Теперь последняя надежда, бережно лелеемая в самой глубине души, рухнула. Она боялась посмотреть на тело доктора Беленького, чтобы не позавидовать ему.

– Слышал я, есть в Москве пророк, Новый Иеремия, – сказал вдруг Белоглазов. – Проповедует вроде бы, что люди должны стать как звери и так очиститься пред Господом. Думаю, все наоборот: мы просто не должны стать зверями, дорогие мои, а остальное уже не в нашей воле. Я поговорю с Новосибом.

– Нет уж, пусть комендант говорит! – мстительно сказала Надя.

Вдали, возле клеток, грохнул одинокий выстрел. Все переглянулись, но никто не сдвинулся с места.

– Наверное, все же я поговорю с Новосибом, – повторил майор. – Только нужно выспаться и все обдумать.

И вот теперь, около пяти часов утра, он стоял возле решетки, прижавшись лбом к холодным прутьям, и думал. Думал, как попытаться спасти то, что еще осталось. Думал, как отличить то, что еще можно спасти, от навсегда гибнущего. Пора было решиться на что-то самому, а уж потом искать помощи у обладавших силой.

Пять военных грузовиков с тентами и табличками «ЛЮДИ» выстроились перед КПП. Несколько человек подтаскивали к ним патроны, ящики с «молотовыми» и связки факелов. Максим, ежась от сырой утренней прохлады, прикинул про себя, что тенты – совсем неплохо. Мутанты, прыгая с какой-нибудь эстакады, не смогут сразу попасть в кузов. Конечно, у некоторых получится зацепиться, но выстрелами изнутри всех их можно будет быстро сбить. Главное, чтобы бойцы не мешкали и действовали слаженно. Слева послышался как всегда раздраженный голос Клыкача.

– Как следует пропитали ткань? Мне не нужно, чтобы из-за какого-нибудь идиота грузовик с людьми в факел превратился, как тогда на Тверской!

– Все путем, командир, я сам следил за процессом, – ответил долговязый мужчина в куртке с шевроном Вооруженных сил России. – Тут проблем не будет. Но экипаж Саломатина не может завести машину.

– Опять?! – тут же вскипел Клыкач. – Бегом к нему, и скажи, что у них пять минут на то, чтобы доехать сюда, и пусть хоть сами толкают! У меня что, вообще ни одной БМП на ходу не осталось? Пусть идут к Пятому, просят у него запчасти, или что им там надо…

– Пятый запретил своим людям нам помогать, вы же помните.

– Пусть идут и втихаря от него договариваются! Никто не виноват, что вчера БМП была на ходу, а сегодня не заводится! Только Саломатин за это отвечает, вот пусть и выкручивается!

Долговязый, козырнув, отстал от быстро шагавшего Клыкача. Когда начальник оказался достаточно далеко, Максим услышал, как офицер негромко матюгнулся. Сырость… «Мутантам, наверное, это нравится, – подумал Максим, застегивая «аляску». – Наверное, Папа Миша был прав, когда говорил, что, прежде чем пересекать мост, нужно дать солнцу подняться и “прожарить” мутантов». Он сунул руки в карманы, и под пальцами оказалась пара запасных рожков к автомату. Они холодили, но этот холод давал уверенность, успокаивал.

Он так и не уснул ночью, поэтому первым позавтракал тем, что тихонько утащила с кухни Лена. Пока Толик продирал глаза – он-то дрых, как сурок! – Максим отправился наблюдать за сборами конвоя Клыкача, к которому они собирались присоединиться. Сейчас Максим не был уверен, что желает удачи их затее. Он совсем немного времени провел на базе, но с первой же минуты после Катастрофы нигде не чувствовал себя так спокойно, как здесь. Много людей, все вооружены, забор, КПП… Мутанты и не думали сюда соваться. Здесь – еда, оружие, боеприпасы, горючее. А придет беда, есть куда отступить. Кто-то внутри нашептывал: зачем куда-то ехать? Здесь за тебя решают, а там снова придется рассчитывать исключительно на свои силы.

Максим хмыкнул, рука в кармане машинально попыталась нащупать сигареты. Всегда так: если дел особых не было и пробиралось в душу беспокойство, тут же вспоминалась старая привычка. Хотя он и бросил-то совсем недавно, а уже думал как о чем-то решенном. Время стало плотным, события происходили одно за другим… Но даже сигареты, а точнее, их отсутствие, говорили: надо уходить. Курильщики в каждом магазине выгребали прежде всего табак, весь какой найдется. Уже теперь сигареты не так-то легко найти, а что будет потом? Даже какой-нибудь самосад раньше весны выращивать не начнешь, но главное: где это делать? Кто будет этим заниматься? То же самое – спиртное. У людей слишком много других насущных проблем. Хуже всего, что скоро не станет лекарств, потом начнутся серьезные проблемы с пищей. База на Магистральной пока еще могла на что-то рассчитывать: вот, конвой Клыкача должен доставить продовольствие с какого-то подмосковного стратегического склада. Но это тоже не надолго. Несмотря на то что людей становилось все меньше, еда закачивалась быстрее, ведь ее теперь никто не производил. От одной этой мысли у Максима закружилась голова: впереди зима, долгая и холодная, а еды не будет. Неужели оставшиеся в живых пойдут охотиться на мутантов? Новосиб когда-то пошутил про источник ценного белка, но было ли это шуткой? А еще раньше должно было закончиться горючее. До Максима уже долетали слухи, что больше половины заправок в Москве уже опустошены.