Приблизительно так имел право думать он, лелея ее притихшую головку у себя на груди, погрузившись в близкий и чудный аромат ее волос и внимая раскатам своего возвышенного чувства.

Она же, потрясенная свершившимся, прислушивалась к остывающему эху того невыносимо сладкого безумия, что так нежданно-негаданно пережила. И в самом деле – может ли быть что-либо прекраснее тех огневых цветов, которые он ей подарил? Тех, что озарив мир, разгладили искаженное лицо печали и возвысили звук одинокой струны! Несомненно, это было ОНО, то самое, долгожданное и опустошительное, потому что сразу за ЭТИМ – только страшная и великая смерть! Боже мой, и ЭТОГО она была лишена все прошедшие годы! Кажется, она кричала и плакала. Господи, что он о ней подумает!

Она шевельнула ногой и тут же ощутила побочные последствия их союза. Оставив его, она повернулась на спину и потянулась за полотенцем. Приводя себя в порядок, она чувствовала, как он в неоновой темноте следует за ней взглядом. Пора было что-то сказать, и он сказал:

– Я люблю тебя, Наташенька, очень люблю!

Она промолчала, и он, нащупав под одеялом ее руку, продолжил:

– Ты у меня самая лучшая, самая чудная, самая страстная!

«Да, да, самая страстная…» – блаженно улыбнулась она.

– Я не спросил тебя, предохраняешься ли ты, потому что теперь ты моя жена, и мне все равно…

– Все хорошо, не волнуйся! – успокоила она его, а про себя подумала: «Нет уж! Теперь ни о какой беременности и слышать не хочу! Позвольте сначала насладиться запретным плодом!»

– Ты ничего не хочешь? – спросила она, больше всего желая сейчас остаться наедине с волшебным восторгом, что сиял в ней чудным, слегка утомленным августовским светом. – Может, еще коньяк? Может, чай, кофе? Я могу разогреть ужин…

– Я хочу только тебя!

– Подожди, я схожу в ванную. Вот, возьми пока полотенце…

Она набросила халат и покинула спальную. В ванной она взглянула на себя в зеркало и обнаружила в широко раскрытых глазах своего отражения искры нерастаявшего изумления. Господи, это, наконец-то, случилось, и теперь она знает, что такое оргазм! Теперь она по-настоящему полноценная женщина – прекрасная, состоятельная и независимая! Она больше не холодная рыба, она жаркая, сумасшедшая и желанная! Как долго она этого ждала и как внезапно это случилось! Она закрыла ладонями пылающее лицо, затем отняла их и взглянула на свое отражение с гордым вызовом: «Настоящая, теперь настоящая!»

Он, лежа на спине, глядел в темноту и улыбался – блаженный, счастливый, растерянный. Если бы тишина могла петь, она бы пела сейчас скрипучим голосом Джо Кокера “You are so beautiful” или плагиатским тенорком Эрика Кармена “All by myself”, или почтительным хором Бич Бойз “God only Knows”, или со стриженной самоотверженностью Шины О’Коннор “Nothing comperes to you”, или со стонущей изысканностью Азнавура «She», или что-то еще. Да мало ли гимнов у темноты!

Она вернулась и включила свет.

– Димочка, я проголодалась! Давай что-нибудь съедим! Хочешь?

Она впервые назвала его Димочка. Нежный мускул дрогнул у него внутри.

– Конечно, Наташенька!

– Тогда пойдем на кухню!

Он сел на кровати и, сильно изогнувшись, попытался дотянуться до халата. Перед ней мелькнула его широкая пухлая спина, поперек которой протянулись яркие свежие царапины.

– Ах ты, господи! – кинулась она к нему. – Что это у тебя? Неужели царапины? Неужели это я? Тебе больно?

– Нет, Наташенька, нет, моя дорогая! Мне даже приятно! – улыбнулся он и, пользуясь близостью, обхватил ее бедра и прижался головой к животу, торопясь обнаружить и втянуть ее запах, но ощущая вместо него терпкий сладковатый аромат нежно-голубого ворса.

– Нет, погоди! Их надо обязательно чем-нибудь обработать! – склонившись, растерянно разглядывала она протяжные следы своего безумия с ало поблескивающими бусинками на рваных краях.

«Да что же это такое со мной было, если я даже не помню, что творила!..» – вдруг испугалась она того разрушительного свойства, которое в ней открылось.

– Пойдем скорее на кухню! У меня там календула есть! – волновалась она, доставляя ему своей заботой невыразимое удовольствие.

Пришли на кухню, она приготовила пузырек и вату и скомандовала:

– Поворачивайся!

Он, извернувшись, высвободил руки из рукавов, спустил халат на бедра и послушно подставил спину. Она приложила ватку к коже – он не издал ни звука, только повел спиной.

– Очень больно? – участливо спросила она.

– Ерунда! – мужественно отвечал он.

Она осторожно обрабатывала довольно глубокие царапины. Пальцы ее, утопая в его чистой ровной коже, не встречали молчаливого отпора мышц, отчего спина его на ощупь выглядела полноватой и без малейших признаков брутальности. Тогда как ЭТО у него получается?

– Извини меня, я больше так не буду! – закончив процедуру, состроила она виноватую гримаску.

Он потянулся к ней за поцелуем, она же в ответ быстро ткнулась в его губы, тут же отошла и захлопотала.

– Что бы ты хотел съесть? – спросила она.

«Тебя!» – подумал он, любуясь ее новым домашним видом. Подумать только – их халаты наброшены на голое тело, и стоит только протянуть руку…

– Какой-нибудь бутерброд, если можно! – ответил он, усмиряя жаркую волну крови.

Она порхала, расставляя на столе мясо, хлеб, масло, сыр, маслины, нарезанные огурцы и листья салата, не забывая при этом унять ворчание чайника и заварить чай. Он предложил помочь, но она усадила его, сказав с напускной строгостью:

– Сиди и не мешай!

Наконец все было готово.

– Прости, что так мало. Не запаслась. Не рассчитывала! – улыбнулась она с волнующим намеком, заставив его вновь изумиться чудесной внезапности их близости.

Он набросился на еду и съел три бутерброда, запивая их маленькими глотками чая. Она, поставив локти на стол и держа бутерброд обеими руками, с озорным удовольствием откусывала от него маленькие кусочки и красиво ела, поглядывая на любовника. Ниспадающие голубые рукава обнажали ее тонкие нежные запястья.

– Спасибо, Наташенька! – закончив, поблагодарил он.

– Посиди в гостиной, пока я уберу, – велела она.

Он встал, прошел в гостиную и сел там на диван напротив фотографии покойного жениха, прислушиваясь к неутихающему сердечному мятежу. Прежде было иначе: добившись своего, он успокаивался и благодушно ждал, когда неторопливое желание наполнит его сморщенные кожаные мехи. В этот раз его желание явно и неутомимо обгоняло его мысли.

Она появилась в гостиной и поинтересовалась:

– Ты, кажется, хотел послушать Рахманинова…

– Да, да, если можно! – с энтузиазмом откликнулся он.