– Зато потом ты вернешься. Представляешь, какое это будет счастье!

Но сын на все увещевания отца и попытки найти хорошее в плохом отвечает только угрюмым недовольством, расписывая, как он собирается страдать и мучиться в чужих краях. Гант произносит монолог, смысл которого формулируется примерно так: не можешь изменить действие – измени мотивацию. Вообще-то очень правильный совет.

– Мудрый человек всегда найдет себе пристанище под этим небом, – говорит он Генриху. – Считай, что не король от тебя отвернулся, а ты от него. Или, например, что не король тебя изгнал, а я отправил за границу с ответственным поручением. Или, как вариант, что здесь плохая экологическая обстановка или какая-нибудь эпидемия чумы, и ты просто уехал туда, где меньше опасности для здоровья. Или, скажем, все, что тебе дорого, не здесь остается, а наоборот, ждет тебя там, на континенте. Вообрази, что твое странствие – веселый танец, птички поют, цветочки пахнут, девушки красивые вокруг. Того, кто насмехается над горем, никакая тоска не возьмет, поверь мне.

Одним словом, визуализация и позитивное мышление. Ага. А вы что, думали, это все только недавно изобрели? Все уже давным-давно придумано.

Но Болингброк не внемлет советам умного отца и упорно продолжает погружаться в мрачную скорбь:

– Когда голоден, разве насытишься, представляя роскошное застолье? Нет, «если вспоминаешь о хорошем, еще острее чувствуешь плохое!»

Гант понимает, что уговоры бесполезны.

– Иди, сынок. Мне тебя не переубедить. Но я бы на твоем месте не грустил.

Болингброк произносит еще одну короткую речь, прощаясь уже не с отцом, а с родной Англией.

– Куда бы судьба меня ни занесла – я всегда буду оставаться англичанином, – торжественно обещает он.

Уходят.

Давайте устроим короткий привал, небольшую остановку, и поговорим о Генрихе Болингброке, герцоге Херефорде. Ведь это будущий король Генрих Четвертый, которому Шекспир посвятил целых две пьесы, и для понимания его личности «глазами Шекспира» небесполезным будет уже сейчас обратить внимание на особенности его характера и поведения.

В первой сцене мы видим человека достаточно сдержанного и хорошо владеющего собой. Вспомните короля Иоанна, который, например, в разговоре с папским легатом выражений не выбирал, хамил и грубил. Генрих Болингброк не таков: он не забывает, что стоит перед королем и высшими лордами, и слова подбирает аккуратно. Он упрям и не хочет мириться с Норфолком, своим старым другом и соратником. Можно, конечно, сделать вывод, что он упорно отстаивает свои убеждения, но можно и вспомнить, что за язык его никто вообще-то не тянул, и стучать на товарища было, наверное, совсем не обязательно. Шекспир этот тонкий момент обходит, рисуя Болингброка человеком безусловно преданным короне и лично королю. Мятеж 1387–1388 годов как бы выпадает из кадра, а ведь в нем участвовали и Моубрей, и Генрих, и «безусловная преданность» выглядит как-то не совсем убедительно. Скорее уж демонстративный переход на сторону короля смотрится попыткой защитить себя, эдаким переобуванием в воздухе, а вовсе не искренней сменой политических взглядов.

Идем дальше. Генриху озвучивают приговор: изгнание на десять лет, потом смягчают, сокращая срок до шести лет. Он радуется, что наказание не такое суровое, как у Маубрея? Испытывает облегчение, когда вместо десяти лет получает всего шесть? Ничего подобного. Он угрюм и пессимистичен, и все попытки отца, Джона Ганта, встряхнуть сына и заставить посмотреть на ситуацию по-другому с треском проваливаются.

Что ж, будем иметь в виду.

А что же наш король Ричард? Действительно смилостивился, смягчил приговор и сократил Болингброку срок изгнания с десяти лет до шести? Как же, дожидайтесь. Не было этого. Более того: через короткое время, сразу после смерти Джона Гонта, Ричард продлил изгнание Генриха на неопределенный срок. Типа «я потом тебе сам скажу, когда разрешаю вернуться». Похоже, Ричард Второй любил держать своих дворян в подвешенном состоянии (вспомним историю со списком «пятидесяти непрощенных»).

Сцена 4

Там же. Зал в королевском замке

Входят король Ричард, Бегот и Грин в одну дверь, Омерль – в другую.

Король продолжает разговор со своими фаворитами, но замечает Омерля и прерывается.

– Ну как, Омерль, проводили Херифорда?

– Да я только немножко проводил, до первого перекрестка.

Постойте, дорогие мои, в предыдущей сцене провожать Генриха собирался лорд-маршал, а Омерль мило уходил вместе с королем, небрежно бросив кузену на прощание: «Пиши, не забывай». Они там все переиграли? Или Шекспир забыл, о чем написал?

– И как небось обрыдались там все? – интересуется Ричард.

– Я-то как раз не плакал, но нужно же было изобразить, что я расстроен, так что одну слезинку выдавить удалось, благо резкий ветер ударил в лицо и глаза сами заслезились.

– Что мой кузен сказал при расставании?

– Сказал: «До свидания» – и все. А я вообще ни слова из себя не выдавил, сделал вид, что, дескать, расстроен до невозможности, даже говорить не могу. Очень уж мне противно было с ним разговаривать. Конечно, если бы мои слова могли удлинить Генриху время изгнания, так я бы десять тысяч «досвиданий» ему вывалил. А так – ни одного не произнес.

Любопытная заявка на образ. Посмотрим, что Шекспир сделает с этим персонажем в дальнейшем. Хотелось бы понять: он действительно такой лживый лицемер или притворяется, чтобы обмануть Ричарда?

И тут Ричард, наконец, выдает свое подлинное отношение к Генриху Болингброку. Если во всех предыдущих сценах король вел себя сдержанно, корректно и с демонстративной беспристрастностью, то теперь его речи пропитаны ядом зависти и ненависти.

– Что-то я сомневаюсь, что когда срок изгнания закончится, мой кузен вернется сюда с дружескими намерениями. Мы все заметили, как он заигрывает с населением, как разыгрывает свои популистские фокусы. Всем в душу пытается влезть, рабам кланяется, ремесленникам улыбается. Всячески демонстрирует, как он страдает, что вынужден уехать далеко от любви своего народа. Перед торговкой рыбой шляпу снял, прикиньте! А еще два каких-то возчика пожелали ему счастливого пути, так он с ними раскланялся и ответил: «Спасибо вам, любезные друзья». Говорю вам, люди воспринимают его как наследника престола и единственную надежду.

Грин пытается привлечь внимание короля к более насущным вопросам:

– Ваше величество, Генрих уже далеко, нечего о нем думать. Пора заняться ирландским мятежом и скорее собрать войско, наше промедление сыграет на руку ирландцам.

Это правда, в Ирландии всегда было неспокойно с того времени, как туда вторгся король Генрих Второй, отец Иоанна Безземельного. В данный же момент волнения в этой стране требовали особого внимания английской короны: в середине лета в Ирландии был убит (или погиб