– Ну? Как твое здоровье, старый Гант?

Гант начинает всячески обыгрывать свое имя (gaunt – «худой», «изможденный»), мол, я изможден бессонными ночами; я изможден, потому что ты отнял у меня счастье; я изможден печалью, и все в таком роде. «О, мне сейчас так впору это имя!»

– Что-то ты слишком остроумен для умирающего, – язвительно замечает король.

– А что мне остается, кроме насмешек? Ты изгнал моего сына, втоптал мое имя в грязь. Вот я и смеюсь сам над собой, чтобы тебе польстить.

– Зачем тому, кто остается жить, лесть умирающего?

– Низачем. А вот тому, кто умирает, живые всегда льстят.

Король Ричард у постели Джона Ганта. Художник Henry Courtney Selous, гравер George Pearson, 1860-е.

Ричарду не угнаться за хитрым ходом логики дяди Ганта, он явно не понимает, что старик имеет в виду.

– Погоди. Ты при смерти, так? Так. И ты сказал, что льстишь мне, так? Тоже так.

– Ты ничего не понял, Ричард. Да, я болен. Но умираю не я, а ты.

– С чего бы это? Я вполне здоров, а вот ты, как я вижу, совсем плох.

– Да нет, это ты плох, Ричард. Твое правление насквозь болезненно, а ты ничего не видишь и отдаешь судьбу нашей страны на откуп тем, кто тебе льстит и нагло обманывает тебя. Никакой ты не король, а обычный помещик, сдающий свою ферму внаем.

Одним словом, Гант уже не боится (а чего бояться умирающему?) и вываливает Ричарду в лицо все, что думает о его неумелой политике.

Ричард, само собой, впадает в ярость.

– Ты выжил из ума, глупец! – кричит он старому дядюшке. – Думаешь, если ты болен, то имеешь право так разговаривать с королем? Да если бы ты не был сыном великого Эдуарда Третьего, я бы тебе голову снес за то, что ты за языком не следишь.

– Ой, вот только не надо меня якобы щадить за то, что мы с твоим отцом – сыновья короля Эдуарда. Можно подумать, тебя родная кровь когда-нибудь останавливала! Да ты ее цистернами проливал и не поморщился. Мой брат Томас Глостер – яркий пример того, что ты преспокойно убиваешь своих родственников.

Живи с позором. Вечен твой позор!

В моих словах – твой тяжкий приговор.

Уходит, поддерживаемый слугами.

В этом месте остановимся на минутку. В переводе Донского: «Мой старший брат, высокий духом Глостер (он в небесах, среди блаженных душ) – тому пример, тому свидетель верный, что ты умеешь кровь Эдварда лить». Почему вдруг Джон Гант называет младшего брата старшим? Гант – третий сын, Глостер – пятый, никаких разночтений быть не может. Кто ошибся, автор, переводчик или редактор? Смотрим в оригинал: My brother Gloucester — просто «мой брат». Никаких старших и младших. Вот и ломай теперь голову. А вот в переводе Курошевой (1937 г.) все сказано верно: «Брат Глостер, чистый и правдивый духом, – пошли ему, господь, блаженство в небе…»[33]

Ричард после ухода дяди уже не сдерживает эмоций и даже не пытается соблюдать приличия:

– Пусть передо́хнут те, у кого такая дурь в голове! Старым дуракам в могиле самое место.

Герцог Йорк пытается смягчить гнев разъяренного племянника.

– Ваше величество, поверьте мне, он так на самом деле не думает, это все болезнь виновата. Старики такие ворчуны! Я знаю, что дядя вас любит так же сильно, как собственного сына Генриха.

Ой-ой-ой, кто бы говорил о ворчливых стариках! Самому-то Йорку всего на год меньше, чем Ганту.

– Знаю я, как он меня любит. Примерно так же, как я – его, – с откровенной злобой отвечает Ричард.

Входит Нортемберленд.

Это лорд Генри Перси, 1-й граф Нортумберленд. Он примерно того же возраста, что и Эдмунд Йорк, то есть солидный дядечка. Семья древнего и уважаемого рода, предки лорда Генри приплыли в Англию еще с Вильгельмом Завоевателем. На протяжении жизни занимал много разных высоких должностей, был смотрителем Шотландской марки, маршалом Англии, капитаном Кале (на этой должности его как раз и сменил в свое время Томас Моубрей). Перси тоже не был в восторге он стиля руководства, присущего нынешнему королю, но молча терпел: жизнь-то всяко дороже.

Нортемберленд сообщает, что Джон Гант скончался.

– Хорошо бы мне тоже умереть, – сетует герцог Йорк. – Умирать страшно, но зато и горя больше не будет.

– Ну и ладно, умер – и умер, а мы живы и нам надо двигаться дальше, – рассудительно и хладнокровно произносит Ричард. – Давайте обсудим, как вести войну с Ирландией. Военная кампания планируется серьезная, она потребует значительных расходов, поэтому мы решаем отобрать в пользу казны все поместья дяди Ганта, а также наличку и любое имущество.

Йорк в ужасе от такой неприкрытой наглости.

– Доколе еще я буду это терпеть? Глостера убил, Генриха изгнал, к тому же помешал ему жениться, над страной измывается, как хочет! Нас с Джоном держал в опале. Мне это не нравилось, но я молчал, потому что Ричард – король, я не имел права на него злиться. Ричард, твой отец, Эдуард Черный Принц, был блестящим воином, дрался, как лев, но вне поля боя он был спокойным и справедливым. Он не был расточительным, в отличие от тебя, и самое главное – он не запятнал рук братской кровью. В твои годы он был совсем другим.

Да уж, насчет того, что Ричард помешал вдовому Болингброку жениться во второй раз, – чистая правда. Уже будучи в изгнании, Генрих прибился ко французскому двору и присмотрел себе невесту – двоюродную сестру короля Франции. Ричарду это страсть как не понравилось: у претендента на престол появится мощная французская поддержка. И он тут же потребовал у французского монарха запретить этот брак.

Гневные слова дяди Эдмунда Йорка вызывают у Ричарда недоумение.

– Дядя, ты чего это? – удивляется король.

И тут уж Йорк дает себе волю!

– Ваше величество, простите мне мою дерзость. Но если не простите – обойдусь и так, все равно выскажу все, что думаю. Вы хотите захватить и отнять наследство изгнанного Генриха Болингброка? Вы в своем уме? С какой это стати? Джон Гант умер, Генрих – его родной сын, единственный законный наследник. Вы что, собрались отменить законное право наследования? Тогда уж сразу признайте, что не имеете права быть королем, вы ведь трон получили как раз в соответствии с этим правом, по наследству. Если вы, не приведи Господь, решитесь на такое и отнимете у Генриха то, что принадлежит ему