потеряешь контроль из-за всей этой чепухи в Интернете, и думают, что, возможно, ты подавляешь свои эмоции или что-то в этом роде, – услужливо объяснил Райан, когда подслушал, как я упоминал об этом Эйдену и Шону. – Так что теперь ты знаешь. Поэтому не теряй голову.

«Не теряй голову». Как забавно. Если уж на то пошло, я потихоньку съеживался и превращался в маленького, слабого человечка. Без Поппи я как будто забыл все то, что делало меня Тайлером Беллом. Я тосковал по ней, как человек тоскует по воздуху, непрерывно задыхаясь, и у меня не было сил думать о чем-то еще. Я даже не мог смотреть «Ходячих мертвецов», потому что это напоминало мне о ней.

– Я растерян, – признался я Джордану однажды после Дня благодарения. – Я знаю, что поступил правильно, покинув духовенство, но теперь передо мной так много возможностей, так много мест, куда я мог бы поехать, и столько вещей, которые способен сделать. Как мне понять, что из этого правильно?

– Дело в том, что без нее они все кажутся неправильными?

Я вообще не упоминал при нем о Поппи, поэтому его проницательность меня нервировала, хотя к этому времени я уже должен был привыкнуть.

– Да, – честно ответил я, – я так сильно скучаю по ней, и это невыносимо больно.

– Она пыталась связаться с тобой?

Я опустил взгляд на стол.

– Нет.

Никаких сообщений. Никаких электронных писем. Никаких телефонных звонков. Ничего. Она покончила со мной. Я предполагал, что она видела меня в тот день в своем доме и была в курсе, что я знал о Стерлинге, и это еще больше усугубило ситуацию. Никаких объяснений? Никаких извинений? Никакого притворства с жалкими оправданиями и добрыми пожеланиями на будущее?

Я знал, что Поппи уехала из Уэстона (Милли звонила мне каждую неделю с новостями о церкви и моих бывших прихожанах), но я понятия не имел, куда она уехала, хотя предполагал, что в Нью-Йорк со Стерлингом.

– Думаю, ты должен попытаться найти ее, – сказал Джордан. – Перевернуть эту страницу и жить дальше.

Вот так я и оказался в стрип-клубе с Шоном в декабре того года. Он практически взорвался от радости, когда я попросил его взять меня с собой. А потом не умолкал о том, что мне надо переспать, что и ему тоже надо перепихнуться, а также о том, что мы должны взять еще и Эйдена, но не сегодня вечером, потому что он хотел сосредоточиться на моей игре.

– Я не хочу трахаться со стриптизершей, – запротестовал я в десятитысячный раз, пока мы поднимались на лифте.

– Что, теперь они слишком хороши для тебя? Ты трахал одну всего пару месяцев назад.

Боже, неужели прошло уже два месяца? Казалось, что намного меньше, за исключением случаев, когда я представлял, что минули годы с тех пор, как я в последний раз наслаждался сладостью тела Поппи и ощущал ее горячее тугое влагалище вокруг члена, и в эти моменты я был так болезненно возбужден, что едва мог дышать. К счастью, Шон отчаянно хотел подняться по карьерной лестнице и часто засиживался допоздна, так что большую часть времени пентхаус был в моем распоряжении. Не то чтобы мастурбация помогала – не имело значения, как часто я кончал в кулак, думая о Поппи, боль от потери ее не притуплялась, а яд предательства все еще отравлял мою душу. И все же, изменила она мне или нет, мое тело по-прежнему жаждало ее.

Я все еще ее хотел.

– Это другое, – ответил я Шону, пока мы стояли в лифте, и он пожал плечами. Я знал, что никогда не смогу объяснить ему это, потому что он ни разу не был влюблен. «Киска есть киска», – говорил он всякий раз, когда я пытался заставить его понять, почему не хочу встречаться с какой-нибудь случайной девушкой, которую он знал, да и вообще ни с кем. Что в ней было такого особенного?

В клубе было оживленно – субботний вечер, – и потребовалось всего две порции водки с тоником, чтобы убедить Шона заняться своими делами. Я остался возле бара, потягивая мартини «Бомбей Сапфир» и наблюдая за танцующими девушками на платформе, вспоминая, как Поппи танцевала для меня и только для меня.

Что бы я только не отдал, чтобы вернуть некоторые из тех моментов: Поппи, меня и эту проклятую шелковую вещицу у нее на шее. Со вздохом я поставил бокал. Я пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Я пришел сюда, чтобы узнать, куда уехала Поппи.

Девушка-бармен подошла ко мне, протирая стойку.

– Повторить? – спросила она, указывая на мой «Мартини».

– Нет, спасибо. Вообще-то, я ищу кое-кого.

Она приподняла бровь.

– Танцовщицу? Обычно мы не разглашаем информацию о расписании девушек. – «По соображениям безопасности» – я видел, что она хотела это добавить, но промолчала.

Я даже не мог оскорбиться, потому что знал, как мой вопрос выглядел со стороны.

– По правде говоря, меня не интересует информация о расписании танцовщиц. Я ищу Поппи Дэнфорт… Думаю, она раньше здесь работала.

Глаза девушки расширились от узнавания.

– О боже, ты тот священник, верно?

Я прочистил горло.

– Э-э-э, да. В смысле, технически я больше не священник, но я был им.

Девушка ухмыльнулась.

– То фото, на котором ты играешь во фрисби в колледже, стоит на заставке рабочего стола в компьютере моей сестры. А ты видел мемы «Сексуальный священник»?

К счастью или к сожалению, я видел эти мемы, «Сексуальный священник». Они были сделаны с использованием фотографии, которая раньше была на сайте церкви Святой Маргариты, той самой, которую, как призналась Поппи несколько месяцев назад, она просматривала.

«Я подумала, что, может быть, было бы лучше узнать, как вы выглядите.

И разве это проще?

Не совсем».

Теперь, когда мы выяснили, что я не был каким-то случайным парнем, пристающим к танцовщицам, я попробовал еще раз.

– Ты знаешь, куда уехала Поппи?

Во взгляде девушки появилось сожаление.

– Нет. Она так внезапно подала заявление об увольнении и никому не рассказала о причине или куда направляется, хотя мы все знали о фотографиях, поэтому и предположили, что это как-то связано. Она тебе не сказала?

– Нет, – ответил я и снова взял свой «Мартини». Некоторые истины лучше сочетаются с джином.

Девушка повесила полотенце на ближайший крючок, а затем снова повернулась ко мне.

– Знаешь, я вспомнила, она кое-что оставила здесь, когда пришла за своими вещами. Сейчас принесу.

Я постукивал пальцами по барной стойке из нержавеющей стали, не позволяя себе поверить, что это было что-то важное, например, письмо, оставленное специально для меня, но все равно страстно желая этого. Как она могла уехать просто так, не сказав ни слова?

Неужели все это так мало для нее значило?

Не в первый раз мою грудь сжимало от невыносимой душевной боли. Боли от неразделенной любви, от осознания того, что я любил ее больше, чем она любила меня.

Это то, что Бог чувствует все время?

Какая отрезвляющая мысль.

Девушка-бармен вернулась с толстым белым конвертом. На нем было мое имя, выведенное толстым маркером торопливым почерком. Взяв его в руки, я сразу понял, что внутри, но все равно открыл конверт. Я вытащил четки Лиззи, почувствовав их вес на ладони, и меня окатила очередная волна боли, только на этот раз она была мощнее и безжалостнее.

Я подержал их всего минуту, наблюдая, как крестик бешено вращается в тусклом свете танцпола, а затем поблагодарил бармена, допил остатки напитка и ушел, оставив Шона предаваться стрип-приключениям.

Все было кончено. Собственно говоря, все закончилось в тот момент, когда я увидел, как Стерлинг и Поппи целуются, но почему-то именно сейчас я осознал, что это был ее окончательный сигнал о том, что между нами ничего не осталось. Несмотря на то что я отдал ей четки добровольно, в качестве подарка, мне ни разу не приходила в голову идея вернуть их обратно. Поппи же рассматривала их как своего рода связь, своего рода долг, и она отвергала эту связь точно так же, как отвергла меня.

Да, пришло время смириться с этим.

Все кончено.

XXIV