Однако моя грубость, похоже, нисколько его не беспокоила.

– Тайлер Белл… прости, отец Белл, – воскликнул он, отстраняясь, чтобы посмотреть мне в лицо. – Как ты поживаешь, черт тебя побери?

Я потер затылок, чувствуя себя не в своей тарелке. По дороге сюда я готовился ко всем возможным проявлениям его мудацкого поведения, но ни разу не подумал, что Стерлинг может быть, э-э-э, дружелюбным.

– На самом деле я больше не отец. Я покинул духовенство.

Стерлинг ухмыльнулся.

– Надеюсь, это произошло не из-за тех фотографий. Честно говоря, я чувствовал себя немного скверно после того, как опубликовал их. Хочешь чего-нибудь выпить? У меня есть изумительный виски Lagavulin 21.

«Э-э-э…»

– Конечно.

Стерлинг подошел к бару, и хоть мне и было ненавистно признавать, но сейчас, когда он больше не считал меня своим врагом, я мог видеть то, что когда-то видела в нем Поппи. В его манерах была особая харизма в сочетании с особой искушенностью, которая, когда вы просто находились рядом, заставляла вас ощущать себя тоже искушенным.

– Ну, полагаю, ты пришел позлорадствовать, чего я, признаю, заслуживаю. Я буду мужиком. – Он откупорил бутылку виски и налил нам обоим хорошую порцию. Затем подошел ко мне и протянул один из стаканов. – Я удивлен, что ты не пришел раньше.

Я буквально понятия не имел, о чем он, черт возьми, говорит, и сделал глоток виски, чтобы скрыть свое замешательство.

Стерлинг облокотился на край стола, взбалтывая виски умелым движением руки.

– Как она?

Он говорил о Поппи? Не может быть, ведь он же жил с Поппи, и все же она была единственной, кто нас связывал.

– На самом деле я пришел сюда, чтобы задать тебе тот же вопрос.

Стерлинг поднял брови.

– Так вы двое… – он указал на меня своим бокалом, – вы не вместе?

Я прищурился.

– Я думал, вы живете вместе.

Вспышка боли – настоящей боли, а не разочарования или гнева – отразилась на его лице.

– Нет, мы не… мы не вместе. Как оказалось, мои ожидания не оправдались.

Я поймал себя на том, что, как бы смешно это ни звучало, испытываю к нему жалость. Тут его слова начали по-настоящему доходить до меня, и маленький цветок надежды расцвел в моей груди…

– Но я видел, как вы целовались.

Он нахмурился.

– Правда? А, это, должно быть, было в ее доме.

– В тот день, когда ты опубликовал те фотографии.

– Знаешь, я ведь и правда сожалею об этом.

Да-да-да. Почти дела минувших дней, но меня гораздо больше интересовало, как они перешли от поцелуев в ее спальне к тому, что сейчас не были вместе. Мне нужно было подавить эту надежду, пока она не пустила корни в сердце, но я не мог заставить себя. Хотя, если она не была со Стерлингом, тогда почему не попыталась связаться со мной?

«По одному вопросу за раз», – наставлял я себя.

Стерлинг, должно быть, понял, о чем я думаю, потому что сделал глоток, а затем поставил стакан на стол и объяснил:

– Мне надоело ждать, и в тот день я приехал в эту чертову дыру, без обид, и сказал ей, что опубликую фотографии, если она не пообещает быть со мной. Она стояла у окна, а потом внезапно затащила меня в спальню и сорвала с меня пиджак. Я поцеловал ее, думая, что она именно этого и хотела. Но нет. После одного поцелуя она оттолкнула меня и выгнала вон. – То, как он потер челюсть в этот момент, заставило меня задуматься, означало ли «выгнала вон» то, что она врезала ему по челюсти. Я очень на это надеялся. – Я был взбешен и опубликовал те снимки… Думаю, это понятно, учитывая обстоятельства.

Я сел на ближайший стул, уставившись на виски в руке и пытаясь разобраться, что все это значит.

– Вы поцеловались только один раз? Она не уехала из Миссури, чтобы быть с тобой?

– Очевидно же, что нет, – ответил он. – Я предположил, что она сразу же побежала к тебе.

– Нет, она этого не сделала.

– Ох, не повезло тебе, старина, – сочувственно произнес он.

Я пытался переварить эту информацию. Поппи только раз поцеловала Стерлинга, а затем потребовала, чтобы он ушел. Стерлинг либо ужасно целовался, либо она вообще не хотела быть с ним. Но если она не хотела быть с ним, тогда почему не осталась со мной? И после тех фотографий, после того как я покинул духовенство, она ни разу не попыталась связаться со мной. Я полагал, что причиной тому были их со Стерлингом отношения, но теперь, когда я узнал правду, это задело гораздо сильнее. Она могла бы, по крайней мере, попрощаться, или извиниться, или еще что-нибудь, да что угодно.

Сердце скрутило, словно потрепанную мочалку, которую все еще выжимают. «Четки, – напомнил я себе. – Нужно вернуть ей четки и даровать ей свое прощение. Но ты не сможешь простить ее, если тебе горько из-за того, что произошло».

К тому же она не была со Стерлингом. И это служило небольшим утешением.

– Знаешь, где она сейчас? – спросил я. – Я хочу поговорить с ней.

Конечно, он знал. Стерлинг вернулся к столу, нашел телефон, и через несколько секунд у меня в руках был клочок бумаги, на котором аккуратным печатным почерком был написан адрес.

– Я перестал следить за ней в прошлом году, но это собственность, которую Фонд искусств Дэнфорта приобрел вскоре после того, как я вернулся домой. Это танцевальная студия здесь, в Нью-Йорке.

Я изучил адрес, затем поднял на него глаза.

– Спасибо. – И я не кривил душой.

Стерлинг пожал плечами, а затем осушил остатки своего бокала.

– Нет проблем.

По какой-то причине я протянул руку, чувствуя себя немного неловко из-за того, что проигнорировал его ранее. Он ответил коротким, но вежливым рукопожатием. Передо мной стоял человек, который разрушил мою карьеру, который, как я полагал, отобрал у меня мою Поппи, но теперь я уходил без капли ненависти или недоброжелательности, и дело было не только в виски за полторы тысячи долларов.

Дело было в том, что я простил его. И потому что я собирался выйти за эту дверь, найти Поппи, вернуть четки и наконец двигаться дальше в своей жизни.

XXV

Танцевальная студия располагалась в Квинсе, в красочном, но захудалом районе, который, казалось, находился на пороге реновации жилых зданий, но застройщики пока еще не взялись за него, хотя сюда переехало множество художников и хипстеров.

Студия «Маленький цветок», судя по информации в Интернете, которую я нашел на своем телефоне, пока добирался на метро, была некоммерческой студией, предоставлявшей бесплатные уроки танцев для молодежи, и, казалось, в основном ориентированной на молодых женщин. На веб-сайте Поппи не упоминалась, но студия открылась всего через два месяца после ее отъезда из Уэстона, и весь проект финансировался фондом ее семьи.

Это было высокое кирпичное трехэтажное здание, фасад казался совсем недавно отремонтированным, с высокими окнами, открывавшими вид на главный танцевальный зал: светлое дерево и сверкающие зеркала.

К сожалению, так как была середина дня, в самой студии, похоже, никого не было. Свет выключен, дверь заперта, и никто не ответил, когда я позвонил в звонок. Я набрал номер студии, а затем наблюдал, как телефон на стойке регистрации загорается снова и снова. Не было никого, чтобы ответить.

Я мог бы торчать здесь, пока кто-нибудь не вернется, и надеялся, что этим кем-то окажется Поппи, или мог бы пойти домой, попытать удачу в другой день. Было невыносимо жарко, и я боялся, что ботинки могут расплавиться, если я слишком долго простою на тротуаре, а снаружи студии не было тени. Настолько ли хороша была идея – остаться здесь и превратиться в потную жертву солнечного удара?

Но я не мог вынести мысли о том, чтобы уехать из Нью-Йорка, не повидав Поппи, не поговорив с ней. Последние десять месяцев я провел в жутких страданиях и хотел, чтобы они побыстрее закончились.

Господь, должно быть, услышал меня.

Я повернул обратно к станции метро: я видел неподалеку винный магазин и хотел купить бутылку воды – и мельком заметил шпиль между двумя рядами домов – церковь. Ноги сами понесли меня туда, я даже не успел