– Эжени вообразила, что цыплята слишком тощие, – пожаловалась ему Мадам.

– Да, сеньор, – говорила Эжени, стуча пальцем по столу. – Они не достойны героя Сопротивления! Только не господина Мальро, нет!

– Ну, хорошо, и что же должен есть герой Сопротивления? – наскакивала Мадам.

– Говядину, говяжье филе!

– Так пойдите и купите его. Магазины в этом квартале всегда открыты.

Подумав, Эжени добавила:

– С гарниром из горошка, моркови и артишоков.

– Хорошо, хорошо, купите горошек, морковь и артишоки, но не кладите слишком много!

На самом деле Эжени уже составила все меню без ведома хозяйки. Она продолжала:

– Почему бы не подать на закуску гребешки?

– Прекрасная мысль! (Наклонившись к Патрику, она прошептала: «Гребешки Эжени – лучшие в Париже»).

Потом они решили купить фуа-гра, шесть видов сыра и шампанское «Дом Периньон». Хелена, как всегда, разрывалась между страстью к роскоши и бережливостью, но на этот раз выбрала первое. Эжени была на седьмом небе, а Мадам дала ей указание сохранить все счета, чтобы потом покрыть издержки за счет компании…

В час обеда, когда приехали первые гости, Мадам еще не было. Принимать их было велено Патрику О’Хиггинсу. Эдмонда Шарль-Ру из Vogue, как обычно в туалете от Шанель, приехала в сопровождении молодого человека, который представился просто: Живанши. Этот талантливый модельер вскоре откроет свой собственный Дом моды. В то время он еще не был достаточно известен, и у него не было денег, чтобы устраивать собственные дефиле: его модели можно было увидеть только на манекенах в витринах. Хелена, которая, конечно, тут же забыла его имя, называла его «крупный юноша». Эта забывчивость вовсе не означала пренебрежительного отношения, даже самого Кристиана Диора она называла не иначе как «знаток». Жан Дессе[117] получил прозвище Грек, а Баленсиага был «идальго, которого никто не видел». Впоследствии Мадам стала одной из самых преданных клиенток Живанши.

Жанет Фланнер, чьи «Письма из Парижа» были напечатаны в New Yorker под псевдонимом Жене, приехала чуть позже. Мадам еще не появлялась. Жанет была близкой подругой Хелены, и обеспокоенный Патрик попросил ее сходить к ней в комнату и проверить, все ли в порядке. Несколько минут спустя она вернулась и, усмехнувшись, сказала Патрику:

– Бедняжка! Сидит в халате, и везде разложены платья. «Я в растерянности. Помогите мне выбрать!»

Гости все прибывали. Наконец, появилась Мадам. Она была в туалете с набивным рисунком из лиловых хризантем и сирени. Украшения соответствовали цвету наряда: розовые шлифованные гранаты, сердолики и лунный камень украшали шею, сверкали в ушах и даже красовались на пряжках ее туфель из фиолетового шелка.

«Вы словно воплощение императрицы Теодоры!» – воскликнула Эдмонда Шарль-Ру, обнимая ее. Польщенная, Хелена ответила, что все это только «старье».

Андре Мальро, почетный гость, тоже наконец прибыл, в обществе изящного бледного господина, которого представил хозяйке:

– Это барон Ротшильд.

– Счастлив познакомиться с вами, Мадам, – сказал барон.

Хелена Рубинштейн улыбнулась и протянула ему руку для поцелуя. Потом побежала искать Эжени, чтобы поменять посуду и приборы на золотой комплект, припрятанный в шкафу с секретным замком. Эжени была занята на кухне, и вместо нее пошел Патрик. Барон Ротшильд, вы только подумайте! Она слишком нервничала, чтобы набрать шифр самой и попросила это сделать Патрика. Патрик пишет, что комбинация была такой: «H означало Хелена, потом поворачивать направо до A – Арчил, потом направо до G – Гуриели. Повернуть и нажать. Дверца отворилась. Золотая посуда, драгоценности, банковские билеты, разные драгоценности и… жареная куриная ножка, которую Мадам там забыла, когда однажды ночью отправилась проверить, все ли в порядке с содержимым сейфа».

Была зима, и обед подали в большой столовой. Мадам, плохо зная правила этикета, попросила Эдмонду Шарль-Ру рассадить гостей. И вот справа от Хелены оказался барон фон Ротшильд, а слева – Андре Мальро. Напротив сидел Патрик в компании Эдмонды Шарль-Ру и Жанет Фланнер. Если верить отчету Жака д’Антиба[118], рядом сидели Арлетти, чья черная вуаль все время попадала в лицо Франсуа Мориаку, и герцог д’Аркур, нормандский депутат, представлявший здесь Европу вместе с принцем Лихтенштейнским. Мадлен Озере болтала с Луи Жуве[119].

В начале обеда Андре Мальро вел себя очень сдержанно и едва вымолвил пару слов, закрывая рот рукой. О’Хиггинс даже решил, что у него дефект речи. Мальро, должно быть, заикался, но на самом же деле он получил ранение в челюсть во время войны. Патрик писал, что, несмотря ни на что, речь его была внятной, а мысли – острыми и ясными. За те полчаса, пока закуски сменяли одна другую, этот высокий худощавый интеллектуал разговорился. Он рассуждал об археологии и фальсифицированных находках, о погребальных ритуалах и африканском искусстве, красочно описывая племена, чьи произведения были представлены в коллекции Мадам, об искусстве Бенина, племени догонов и сенуфо.

После обеда гости отправились осматривать «галерею» квартиры на набережной Бетюн – картины Пикассо, Модильяни, Ренуара и Боннара украшали стены. Затем все вышли на террасу подышать воздухом. Бассейн на крыше восхитил всех, а Мари Марке, которая жила в том же здании, рассказала своей соседке, мадам Жак де Лакретелль, что у нее тоже есть такое маленькое чудо. Именно в тот вечер у Мадам и Андре Мальро состоялся разговор о немецкой оккупации, который мы уже цитировали.

Было уже поздно, и когда князь Гуриели энергично попросил еще шампанского, большинство гостей уже уехали на вечеринку к Элизабет Арден, жившей неподалеку.

Специально прилетевшая для этого из Нью-Йорка Элизабет Арден устраивала открытые приемы. Убранство квартиры на Вандомской площади напоминало роскошную кондитерскую: фиолетовые ковры с бледными розами, безвкусные занавеси, мрамор и золото, сладкие драже, как при крещении. От жары растекался макияж. «Ненавижу престиж», – постоянно повторяла Мадам, и это был камень в огород Арден.

Вместо картин мастеров на стенах красовались изречения Малерба[120], написанные золотыми буквами: «Если вы мудры, то никогда не постареете, как птицы, которые прячутся, умирая», «Делайте себя прекрасными сами, и пусть никто этого не видит», «Женщина – существо из рода ангелов». Сами ангелы, набив рот печеньем, устремлялись в косметические кабинеты и отдавались в руки девушек с невинными лицами, одетых в халаты медицинских сестер и говоривших с английским акцентом. Кресла, похожие на те, что стоят у дантистов, мягкие пуфы, ряды баночек с розовым кремом, расставленных на изящных стеклянных аптечных столиках с мраморными ножками – все под светом прожекторов, мощность которых зависела от возраста клиентки… Понятно, почему журналисту Жаку д’Антибу больше понравилось угощение на приеме у Мадам, а не у «Другой». Свою статью он заканчивает так: «Я подумал, не взять ли маленький сэндвич – негр в лиловой униформе носил по залу круглое блюдо, но оказалось, что он разносил нарезанную кружочками сырую морковь. Она очень полезна для хорошего цвета лица, как и ананас, который используется в косметологии. Все это мне объяснила дама с лицом, буквально изборожденным морщинами. Мы вместе прошли в гимнастический зал. Она и мать президента Рузвельта были первыми клиентками Хелены Рубинштейн. Она же была последней, кто записался к Элизабет Арден. Она еще тогда предвидела, что эти две богини красивой кожи заработают себе огромное состояние».