– Он любит рисовать и неплохо пишет; это художник, литератор…

Все выразили восторг, а Ирен Брин предложила включить его в проект своего мужа Каспаро с двадцатью молодыми итальянскими художниками, протеже галереи Obelisco.

– Мы бы очень хотели, чтобы княгиня, ваша дорогая матушка стала покровительницей искусства нового Ренессанса. Своего рода новые Медичи…

От этих слов все, кроме Горация, чуть не заурчали от удовольствия. Хелена про себя считала примерную сумму комиссионных, которые сможет получить. Появление доктора Овари и сестры Анжелики с тазиком в руках прервало эти сладкие мечты. Они выставили гостей за дверь, а Хелена кричала вслед: «Гораций, Патрик, Ирен, подготовьте все. Я хочу быть Медичи!»

Тем вечером у Хелены случился рецидив. Золтан Овари запретил все посещения, а к сестре Анжелике присоединилась еще одна монахиня, сестра Роза.

Гораций несколько дней жил в Риме и в компании Патрика, Ирен и всех своих друзей наслаждался ночной жизнью города. Тогда в римских барах он познакомился со многими известными людьми, например с Джиной Лоллобриджидой и Лукино Висконти. Освобожденный от надзора матери, он чувствовал себя значительным человеком. «В начале пятидесятых годов Рим еще не был захвачен Голливудом, Седьмой авеню и тем, что Мадам называла европейскими отходами», – вспоминал потом Патрик О’Хиггинс. В Риме Патрик и Гораций стали друзьями, несмотря на разные вкусы и характеры. Они вместе выбирали двадцать художников для участия в американском проекте. Вечером, перед выходом в город, вся компания заходила к сестре Анжелике узнать о состоянии княгини – все визиты были запрещены – и весело отправлялась навстречу приключениям и ночной dolce vita.

Проект «Двадцать воображаемых сцен из американской жизни глазами двадцати молодых итальянских художников» увидел свет в начале 1953 года. В нем приняли участие лучшие итальянские художники, работавшие в пятидесятые годы. Первая выставка прошла в Риме, в La Galleria dell’Obelisco, а потом с большой помпой открылась в частной галерее Хелены в Нью-Йорке, на Парк-авеню. Предисловие к каталогу выставки написал Альберто Моравиа. В результате, к своему глубокому удивлению, Мадам получила от итальянского правительства орден Stella della Solidarieta («Звезда дружбы») за этот проект. Эта маленькая ленточка исчезла в сундучке с драгоценностями и появлялась, только когда Мадам приезжала в Италию.

Между тем состояние Хелены улучшалось, и доктор наконец позволил навещать ее. Гораций проводил долгие часы у постели матери. Казалось, впервые отношения между ними стали доверительными и теплыми. Он объяснял ей, почему выбрал тех или иных итальянских художников, рассказывал об их работе, описывал мастерские и глубоко и тонко рассуждал об искусстве, хотя сам и не был художником.

Чувствуя себя все лучше и лучше, Мадам стала уставать от этих разговоров. «Давай же поговорим о делах!»

Пока Мадам набиралась сил в Риме, Гораций пытался убедить ее в необходимости создания новой люксовой линии средств для ванны и душа. Он придумывал роскошные упаковки и соблазнительные названия. Убедить ее было нелегко, она перечисляла уже существующие на рынке средства для ванны и расхваливала их свойства. Но Гораций упрямо продолжал описывать чудную новую серию, которую хотел создать. Он придумал для нее прекрасное название – Fleurs du mal («Цветы зла»). Услышав это, Мадам сразу изменила тон. Слова звучали странно и привлекательно. Плохое знание французского не позволяло ей полностью понять смысл, но музыка фразы пленила ее. Мадам согласилась.

Она быстро поправлялась, и доктор Овари посоветовал совершать небольшие прогулки по виа Венето. Во время этих прогулок Мадам, опираясь на руку сына, беспрестанно обсуждала с ним новое начинание. В то время Гораций и Хелена стали очень близки, Хелена делала пометки в блокноте, записывала названия… Наконец Золтан Овари объявил: Мадам совершенно здорова и, соблюдая необходимые предосторожности, может покинуть отель.

Она отблагодарила монахинь, подарив каждой по набору помады, чем повергла их в крайнее изумление, заплатила доктору и служащим отеля и решила, что поедет на машине в Грасс вместе с Патриком и Горацием. «Мне нужен воздух, найдите открытую машину! Я хочу дышать свежим воздухом. Юг – идеальное для этого место, мы проведем там неделю».

После двенадцати часов, проведенных в открытом «понтиаке», Мадам объявила, что голодна и хочет рыбы. Патрик сидел на заднем сиденье, заваленный вещами, и с трудом выдохнул:

– Что касается рыбы, то я знаю прекрасное местечко по дороге, в Вилльфранш, между Монте-Карло и Ниццей.

Мадам согласилась, и они обедали в тот вечер в отеле Welcome. В конце вечера они заметили оживление и суету у входа. «Мой столик готов?» – спрашивал Жан Кокто.

Он пришел с двумя весьма элегантными дамами, герцогиней де Грамон и мадам Весвейлер, и очень красивым молодым человеком атлетического телосложения. Патрик познакомился с Кокто в Нью-Йорке, когда тот недолгое время был автором Flair. Поскольку он совершенно не говорил по-английски, Флер попросила Патрика «служить ему Антигоной», как выразился сам Кокто.

Патрик поднялся, чтобы приветствовать поэта, который, также узнав его, поспешил к их столику и горячо обнял старого знакомого. Гораций застыл в изумлении, а Мадам прищурилась, стараясь вспомнить этого невысокого человека с всклокоченными волосами, который драматически жестикулировал перед ней. Они как-то встречались у Миси Серт, но с тех пор больше не виделись. Но как только Патрик произнес имя Кокто, а тот вскричал: «Приветствую Императрицу Красоты!», Хелена тут же его вспомнила. Кокто обернулся к сопровождавшему его молодому человеку и сказал: «Позвольте вам представить – Жан Марэ!»

Мадам пригласила Жана Кокто и его протеже прийти к ним обедать на следующий день в «Белый дом», но поэт предложил им всем встретиться у госпожи Весвейлер в Кап-д’Антиб. Польщенная, Хелена приняла приглашение.

Хелена, Гораций и Патрик вновь сели в «понтиак» и продолжили путь до Грасса. Стояла уже темная холодная ночь, когда они наконец добрались до места. Мадам приподнялась на сиденье, чтобы рассмотреть дом. «Ненавижу его, – сказала она, – он похож на белого слона. Я потратила на него больше двухсот миллионов франков, а провела здесь в общей сложности всего шесть ночей».

Вдруг дом осветился, и на пороге появились два заспанных слуги, чтобы встретить хозяйку. «Зачем столько света?» – заворчала она вместо приветствия. Войдя, она увидела огромные вазы с букетами цветов, стоявшие повсюду в холле: на столиках, подоконниках и даже на мраморном полу. «Да зачем же все эти цветы?» – наконец спросила она. Слуги молчали, а Гораций понурился.

Дом в Грассе нисколько не походил на квартиры Мадам. Преимущественно белый и зеленый, он не был выкрашен в теплые роскошные оттенки, которые она так любила. Нагромождение вещей и уютный хаос, в котором она обычно жила, были здесь совершенно неуместны – в доме царил идеальный порядок. Патрик понял, почему она не любит это место: дом ни капли не соответствовал ее вкусу и характеру.