В Италии граф и его жена были широко известны в аристократических кругах и в мире Высокой моды, где блистали нарядами и любезным обхождением. Все придумывали для графини туалеты, а граф занимался рекламой этих платьев, их создателей и… своей жены. От этого выигрывали все. У Креспи были и другие преимущества – в прессе их очень поддерживали влиятельные американские друзья.

Патрик набрал номер, и с другого конца провода ему ответил звонкий голосок графини, заглушаемый шумом вечеринки. Узнав Патрика, она разразилась обычным «Какое счастье!» и никак не отреагировала на его отчаянный рассказ о том, что княгиня Гуриели больна и ей нужен врач. Графиня ему ответила, что у нее на вечеринке сейчас Кирк Дуглас, принцесса Колонна и Джон Хьюстон и что все они будут просто счастливы, если Патрик и княгиня присоединятся к ним. «Но мне нужен врач!» – буквально прорычал Патрик.

Графиня наконец осознала, что происходит, и попросила подождать минутку. Мадам дышала все тяжелее, и Патрик от ужаса тоже задышал в ее ритме. Зазвонил телефон, и Патрик бросился к трубке.

– Amore! Я нашла вам доктора. Это настоящий ангел… Его зовут доктор Овари, Золтан Овари. Он венгр, это мой гинеколог…

Гинеколог! Но все же это был хоть какой-то врач! Пока он добирался до отеля, Хелена почти перестала дышать. Он пощупал ей пульс, вытащил стетоскоп и довольно настойчиво вытолкнул Патрика в коридор. Пока доктор не закончил осмотр, молодой человек успокаивался в холле двойным виски.

– У вашей княгини пневмония. Ей нужно в больницу, но перевозить ее в таком состоянии опасно, – объявил наконец врач на чистейшем английском. – Сколько лет этой даме?

– За восемьдесят.

– Ей нужен кислород и курс антибиотиков. Также понадобится сиделка. Не беспокойтесь, я вам ее найду.

Доктор тоже попросил виски. Графиня предупредила Патрика не раскрывать ее имени, чтобы журналисты не подняли шумихи. Сделав несколько телефонных звонков, доктор Овари объявил, что нашел сиделку, очень милую монахиню. После некоторого колебания он спросил Патрика, кем тот приходится пожилой даме.

– Я у нее… своего рода секретарь.

Доктор, вообразивший бог знает что, больше вопросов не задавал.

– Ну что же, господин «своего рода секретарь», нам нужно молиться, чтобы она пережила эту ночь. Поражены оба легких, а сердце не очень сильное. Подозреваю, что у нее еще и диабет. Нужно предупредить семью.

Тогда Патрик решил открыть врачу имя княгини.

– Доктор, княгиня – это Хелена Рубинштейн, и ее семья находится в Нью-Йорке. Я не знаю, что делать. Сомневаюсь, что ее муж может оказаться полезным, а что касается сына…

Золтан Овари дружески положил руку ему на плечо.

– Я узнал ее, видел ее фотографию в журнале сегодня утром. Такое лицо не забудешь. Считаю, что нужно разыскать и позвонить ее нотариусу, а я пока достану вам баллоны с кислородом. В Риме не слишком хорошо обстоят дела с оборудованием для таких случаев[125].

Патрик решил известить близких и сотрудников. Нотариус не был удивлен: «У нее уже как-то случалась пневмония». Князь Гуриели уехал на выходные: ожидался тур по бриджу. Помня о том, что Гораций находится на юге Франции, Патрик позвонил Эммануэлю Амейсену, чтобы узнать номер дома в Грассе. Племянник Мадам не слишком обеспокоился, услышав печальные новости – «она поправится, она сильная», но признал необходимость поставить в известность Горация и дал номер его телефона в Орибо, недалеко от Канн. Патрик долго не мог дозвониться и, когда, наконец, услышал его голос, почти прорычал:

– Гораций! Наконец! Это вы?

– Кажется, да.

– У вашей матери пневмония, она очень тяжело больна.

– А где вы с ней находитесь?

Патрик все объяснил, и Гораций без колебаний уверил его, что, несмотря на личные сложности, прилетит в Рим не позже следующего дня. Патрик почувствовал небольшое облегчение, но дотянет ли Мадам Рубинштейн до завтра?

Вернувшись в комнату, он увидел, что она находится по-прежнему в тяжелом состоянии: лицо посерело, на щеках – красные пятна от лихорадки. Вскоре вернулся доктор Овари вместе с монахиней с величественной осанкой. Доктор катил огромный баллон с кислородом. «Ничего другого не нашел, займемся пока вот этим». Он вытащил две длинные каучуковые трубки и вставил их в ноздри Хелены. Патрик рассказал ему о телефонных звонках и о скором приезде Горация. «Боюсь, как бы он не опоздал», – коротко ответил врач.

Сестра Анжелика села подле больной и следила за поступлением кислорода, читая молитвенник. Золтан Овари вытер пот со лба.

– Я сделал все, что мог, господин секретарь в своем роде. Сестра Анжелика позвонит мне, если состояние княгини ухудшится. Теперь остается только ждать и надеяться. Я вернусь завтра утром, а вам советую пойти поспать.

Доктор был прав, Патрик едва держался на ногах. Он сбросил ботинки, не раздеваясь завернулся в одеяло и провалился в глубокий сон. Вдруг зазвонил телефон. Ему казалось, что он спал всего несколько минут, потому что солнце ярко светило сквозь ставни. Звонил Золтан Овари.

– Ваша княгиня зовет вас.

Звонок был для него как холодный душ. Ничего не ответив, он повесил трубку и поспешил в соседнюю комнату. Все окна были открыты, а врач ждал его, широко улыбаясь. Лицо Мадам порозовело, и выглядела она неплохо, несмотря на трубки, все еще торчащие из ноздрей. Волосы ее были гладко причесаны (возможно, сестрой Анжеликой), на кончике носа посверкивали стекла очков. Она очень прямо сидела в постели и читала газету.

– А! Патрик! – с упреком сказала Хелена. – Вы мне нужны. Лаборатории Эббот потеряли десять пунктов, а доктор Овари меня уверяет, что это именно они производят лекарство, которое поставило меня на ноги, – новый вид пенициллина! Позвоните моему брокеру в Нью-Йорк и скажите купить пять тысяч акций этой лаборатории[126].

Через несколько часов приехал Гораций, бледный и обеспокоенный.

– Вот это да! А ты что тут делаешь, Гораций?

Лицо его потемнело еще больше, и, дергая себя за бороду, он ответил:

– Патрик мне позвонил и сказал, что у вас пневмония.

– Это правда, но это было вчера. Доктор дал мне замечательные пилюли, и сейчас все в порядке.

Опешивший Гораций застыл у кровати матери, не зная, что сказать. Ситуацию спасло своевременное появление четы Бауэр и Ирен Брин. Они были нагружены букетами цветов, коробками шоколада, журналами, которые бросали к подножию кровати Мадам. Она кокетливо принимала эти подношения. Хелена представила компании своего сына, и они разразились возгласами умиления, будто перед ними был новорожденный. Ирен Брин устроилась на краешке стула, приглашая Горация сесть вместе с ней. Он молча сел, уставившись в пустоту. Мать пыталась разговорить его, восклицая «давай же, рассказывай», но он оставался безучастным. Наконец, горделивым тоном, каким могла бы говорить молодая мать, Хелена принялась расхваливать сына.