веря, что им придется работать в легендарных четырех стенах. Отказаться от этого наследия было бы шокирующим предательством.

— У меня это хорошо получается. Мне это нравится.

— Это не то, о чем я спрашивала.

Моя вилка вспарывает желтую горку на моей тарелке. Я откусываю еще кусочек. Глотаю.

— Допустим, к тебе пришел клиент. Его дед был генеральным менеджером этой команды-аутсайдера. Создал ее из ничего, превратил во что-то. Его отец играл за них, устанавливая все рекорды. И они делают ему предложение. Дают ему шанс внести свой вклад в наследие. Чтобы вписать его имя в учебники истории. Если бы он подписал контракт, ты бы спросила его, почему он хочет играть?

— Так это гордость?

Я выдыхаю.

— Это сложно, вот оно как.

Предложение моего отца вертится у меня на кончике языка.

Ханна присоединилась к короткому списку людей, чьим мнением я дорожу. Я не уверен, когда, почему или как это произошло, но она там. Я ее едва знаю. Но мне кажется, что я знаю достаточно, и по какой-то причине, которую я не могу понять, того короткого промежутка времени, который я провел рядом с ней, было достаточно, чтобы убедиться в этом.

И я хотел бы услышать ее точку зрения, что она думает об этом предложении. Она уже знает даже о Кэндис. У нее есть некоторое представление о том, почему мои отношения с отцом еще более запутанные, чем думает большинство людей.

Но она также и моя жена.

И она также женщина, с которой у меня был секс прошлой ночью. Рядом с которой я проснулся этим утром.

Говорить ей, что часть срочности нашего развода заключается в том, чтобы я мог сделать предложение кому-то другому, звучит как ужасная идея по другим причинам, чем раньше.

Я не беспокоюсь, что она затянет разбирательство назло мне, как предположила Скарлетт. Я беспокоюсь о том, как она отреагирует, и все.

Если ей будет все равно, это будет больно.

Если ей не все равно, это будет больно.

Так что я держу рот на замке, если не считать того, что доедаю свой завтрак.

— Ты закончила? — Спрашиваю я Ханну, как только моя тарелка становится чистой.

Она отводит взгляд от экрана ноутбука, на котором была сосредоточена последние несколько минут. Должно быть, это что-то важное. Или она избегает разговора со мной, после того, как я прервал последний разговор.

— Да.

Я беру ее тарелку и ставлю ее поверх своей, несу обе к раковине и начинаю их споласкивать.

— Ты не обязан этого делать.

— Я знаю.

— Если ты хочешь, э-э, что-нибудь сделать, мы можем сходить… куда-нибудь.

Я поднимаю обе брови.

— Как бы искренне ни звучало это приглашение, я не против остаться здесь до игры. У меня тоже есть работа. — Я никогда не отправлял Скотту электронное письмо с запросом обновленных квартальных отчетов, и я уверен, что к настоящему времени в моем почтовом ящике накопилось множество других вопросов.

Ханна соскальзывает со своего табурета.

— Это не значит, что ты должна мыть посуду. Ты гость.

— Ты готовила. И я твой муж.

Никогда, никогда я не представлял, что буду произносить эти слова, стоя в крошечном бунгало в нескольких кварталах от пляжа. Забавно, что жизнь закручивается по спирали из-за одного маленького решения.

— Это не считается причиной. На самом деле мы не женаты.

— Нет? — Я наливаю немного мыла на губку и начинаю оттирать тарелки. — Мы даже соблюли все обряды бракосочетания.

— Итак… мы обсуждим это?

— Нечего обсуждать. Я не буду притворяться, что этого не было.

— Это было ошибкой.

— Вероятно, — соглашаюсь я. Я бы назвал это ошибкой, но я этого не делаю. И, стоя с ней на кухне и наблюдая, как я мою посуду, я не уверен, что это точное описание. Потому что ошибки — это выбор, к которому ты бы вернулся и изменил, и я определенно так не сделал бы с прошлой ночью.

— Ты уверен, что не возражаешь, если я поработаю?

— Я уверен. — Я заканчиваю мыть посуду и вытираю руки, Ханна все это время наблюдает за мной.

— Последний парень, который видел, как я работа в воскресенье, сказал мне, что мой отец меня не уволит.

— Последней женщиной, которая готовила для меня, была моя мама. Спасибо за завтрак.

Я оставляю ее стоять на кухне и иду по коридору к работе, которая всегда меня ждет.

* * *

Семья Ханны забирает нас сразу после полудня. Вся ее семья. Дин за рулем, Синтия на пассажирском сиденье. Эйприл, Эдди и Рейчел занимают средний ряд. Рейчел вылезает, чтобы мы с Ханной могли заползти в третий ряд.

Синтия предлагает мне свое место, но я вежливо отказываюсь.

Требуется некоторое маневрирование, чтобы забраться на сиденье, не говоря уже о том, чтобы устроиться поудобнее. Жесткая ткань моего костюма не предназначена для лазания, и в нем тесно.

Губы Ханны подергиваются, когда она смотрит на меня, мои колени согнуты передо мной так высоко, что почти достают до подбородка.

В задней части автомобиля тесно и тепло. Солнце светит вовсю, температура поднимается до 24 °C. Это шок для моего организма, поскольку Нью-Йорку уже несколько месяцев не переваливало за 16 °C.

Я никогда раньше не ездил сзади на машине. Как и в случае с завтраком, это осознание приходит ко мне случайно. Обычно в машине только я и водитель, точно так же людям, которые готовят для меня, всегда платят за это.

Как только мы трогаемся, Ханна вытягивает ноги из пространства для ног и касается моего колена, притягивая его к себе. Я принимаю молчаливое приглашение, вытягиваю ноги так, чтобы они пересекали центральное сиденье, и пользуюсь всей длиной автомобиля. Здесь по-прежнему тесно, но уже не так тесно. Ханна прижимается ко мне, ее длинные ноги почти полностью скрыты под юбкой платья.

Я наклоняюсь и хватаю ее за ступню, притягивая к себе, пока ее нога