между сочувствием и антипатией, она согласилась и по-утреннему энергично взбежала по лестнице вслед за Эйбом.

Маккиско, белый как мел, сидел на кровати, его пьяный кураж начисто испарился, хотя он и держал в руке бокал с шампанским. Вид у него был жалкий и злой. Видимо, он всю ночь что-то писал и пил. Смущенно взглянув на Эйба и Розмари, он спросил:

– Что, пора?

– Нет, полчаса еще есть.

Стол был усеян листками бумаги, которые он не без труда собрал, – видимо, они представляли собой длинное письмо; на последних страницах почерк стал размашистым и неразборчивым. В потускневшем под напором утра электрическом свете он нацарапал внизу свое имя, засунул листки в конверт и вручил его Эйбу.

– Это моей жене.

– Вы бы лучше окунули голову в холодную воду, – посоветовал Эйб.

– Думаете? – с сомнением произнес Маккиско. – Мне бы не хотелось быть слишком трезвым.

– Но сейчас у вас ужасный вид.

Маккиско послушно поплелся в ванную.

– Я оставляю дела в жутком беспорядке! – крикнул он оттуда. – Не знаю, как Вайолет одна доберется до Америки. У меня даже страховки нет. Я так о ней и не позаботился.

– Не говорите ерунды, через час вы будете здесь благополучно завтракать вместе.

– Конечно, я знаю. – Он вернулся с мокрыми волосами и посмотрел на Розмари, словно впервые заметил ее. И вдруг его глаза наполнились слезами. – Мой роман так и останется незавершенным. Это тяжелее всего. Я вам не нравлюсь, – сказал он, обращаясь к Розмари, – но с этим ничего не поделаешь. Я – прежде всего литератор. – Он как-то уныло хмыкнул и безнадежно покачал головой. – Много я наделал глупостей в жизни, очень много. Но я был одним из самых известных… в определенном смысле…

Решив не продолжать, он попытался раскурить погасшую сигарету.

– Вы мне нравитесь, – попыталась успокоить его Розмари, – но я думаю, что вам не следует драться на дуэли.

– Да, нужно было просто отметелить его, но теперь уж поздно. Я позволил втянуть себя в то, на что не имею права. У меня очень взрывной характер… – Он пристально посмотрел на Эйба, словно ждал возражений, и с сатанинским смехом поднес к губам потухший окурок. Его дыхание участилось.

– Беда в том, что я сам предложил эту дуэль… Ах, если бы Вайолет не раскрывала рта, я мог бы все уладить. Конечно, я и теперь еще мог бы просто уехать или обратить все в шутку, но, думаю, Вайолет перестала бы меня уважать.

– Напротив, – подхватила Розмари, – она станет уважать вас еще больше.

– Нет. Вы не знаете Вайолет. Стоит ей почувствовать свое превосходство над кем-нибудь – и она становится непреклонной. Мы женаты двенадцать лет, у нас была дочь, которая умерла семи лет от роду, и после этого… знаете, как это бывает. Мы оба немного погуляли на стороне, ничего серьезного, но какая-то отчужденность осталась… Вчера там она назвала меня трусом.

Розмари не знала, что сказать.

– Ладно, мы позаботимся о том, чтобы последствия всего этого были минимальными, – проговорил Эйб, открывая кожаный футляр. – Это дуэльные пистолеты Барбана – я взял их, чтобы вы могли с ними освоиться заранее. Он повсюду возит их с собой. – Эйб взвесил в руке одно из допотопных орудий. Розмари испуганно вскрикнула, а Маккиско взглянул на пистолет с опаской.

– Господи, неужели обязательно дырявить друг друга из сорок пятого калибра? – воскликнул он.

– Не знаю, – жестоко ответил Эйб. – Считается, что из длинноствольного оружия целиться легче.

– А с какой дистанции? – спросил Маккиско.

– Я задавал этот вопрос. Если противники договариваются драться до смерти, обычно устанавливают дистанцию в восемь шагов, если хотят лишь разрядить злобу – двадцать, а если только отстоять свою честь – сорок. Мы с его секундантом сошлись на сорока.

– Это хорошо.

– В одной повести Пушкина описана необычная дуэль, – вспомнил Эйб. – Каждый из дуэлянтов стоял на краю пропасти, так что даже легкораненый неминуемо был обречен на гибель.[7]

Маккиско эта реминисценция показалась слишком отдаленной и академичной.

– Что? – рассеянно переспросил он.

– Нет, ничего. Не хотите окунуться в море, чтобы освежиться?

– Нет-нет, я не умею плавать. – Маккиско вздохнул и беспомощно добавил: – Все это какая-то бессмыслица. Не понимаю, зачем я это делаю.

Впервые в жизни ему действительно приходилось что-то делать. Он был одним из тех людей, для которых чувственный мир не существует, и столкновение с конкретным проявлением этого мира повергло его в полное недоумение.

– Ну, можно ехать, – сказал Эйб, видя, что Маккиско начинает терять мужество.

– Хорошо. – Маккиско отхлебнул добрый глоток бренди, положил фляжку в карман и спросил почти свирепо: – Что будет, если я убью его, – меня посадят в тюрьму?

– Не бойтесь, я переведу вас через итальянскую границу.

Маккиско мельком взглянул на Розмари и сконфуженно обратился к Эйбу:

– Прежде чем мы отправимся, я хотел бы кое о чем поговорить с вами наедине.

– Надеюсь, ни один из вас не будет ранен, – сказала Розмари, уходя. – Но вообще я считаю, что все это страшная глупость и что вам нужно постараться отменить дуэль.

XI

Внизу, в вестибюле, не было никого, кроме Кэмпьона.

– Я видел, что вы поднялись наверх, – взволнованно затараторил он. – Ну что там? Когда состоится дуэль?

– Не знаю. – Ей было противно, что он говорит об этом как о каком-то цирковом представлении, в котором Маккиско исполняет роль трагического клоуна.

– Поедемте со мной, – предложил он с видом человека, у которого есть лишний билет. – Я зарезервировал гостиничную машину.

– Не хочу.

– Ну почему? Уверен, это сократит мне жизнь на несколько лет, но я ни за что не пропущу такое событие. Мы сможем наблюдать за происходящим издали.

– Почему бы вам не пригласить мистера Дамфри?

Кэмпьон выронил монокль, который на сей раз не нашел убежища в пышных волосяных зарослях, и надменно выпрямился.

– Не желаю его больше видеть, никогда.

– Ну что ж, боюсь, я не смогу составить вам компанию. Маме это не понравится.

Когда Розмари вошла в свою комнату, миссис Спирс, сонно зашевелившись в постели за стеной, окликнула ее:

– Где ты была?

– Мне просто не спалось. А ты спи, мама.

– Зайди ко мне. – Услышав, что мать села в кровати, Розмари зашла к ней и рассказала о том, что случилось.

– А почему бы тебе и впрямь не поехать? – предложила миссис Спирс. – Близко подходить не обязательно, но ты могла бы в случае необходимости потом оказать помощь.

Розмари было неприятно представлять себя в роли соглядатая, и она покачала головой, но на миссис Спирс, еще не совсем очнувшуюся ото сна, наплывали воспоминания о ночных вызовах ее покойного мужа-врача к постели