— Я везу содовую для своих внуков, — сказал водитель.

— Поблагодарите их от меня, — сказал Ромео.

— У вас нет машины?

Он подумал, как объяснить, что план был таков: оставить у ручья машину Клио, в которой будет лежать ее тело, и вернуться в город с Шоном и Ботрайтами, но план рухнул, все уехали, оставив его, а ключ от машины Клио, наверно, был у нее в кармане.

Для рассказа это была слишком запутанная история.

Так что он просто сказал:

— Я поехал на вечеринку с девушкой. В ее машине. А она уехала с другим.

— М-да… Я понимаю. Чувствуешь себя последним дерьмом, да?

— Да.

— Я и не сомневался. Как давно вы встречались с этой девушкой?

— Да я с ней вообще не встречался. Я собирался убить ее. Но все пошло кувырком. И теперь не знаю, что делать.

Больше они не обменялись ни словом, пока не добрались до города.

В том взгляде, который Тара бросила на него у ручья, не было вызова. В нем звучал факт: она необъятна, как вселенная, а Ромео — мал и жалок. Она полна силы и мощи, а Ромео бессилен. Она в сердце Шона, а для Ромео вообще нет места нигде.

Он подумал: Шон вроде сказал, что пришло время милосердия? Будто это он выбирал время. Но на самом деле Тара со своей силой нанесла ему поражение — одолела их обоих.

Откуда она обрела такую мощь и уверенность? Они пришли из любви.

Когда они очутились в Брунсвике, старик предложил подвезти его до места назначения, и Ромео с благодарностью принял его предложение. Они подъехали к стоянке, где Ромео оставил свою машину. Он сказал старику:

— Будьте любезны остановиться здесь.

Тот подрулил поближе, Ромео выбрался из машины и сказал:

— Благодарю вас. Полагаю, мои слова расстроили вас. Прошу прощения.

— Все в порядке, — ответил мужчина.

— Вы хотите допить содовую или я могу выкинуть банку?

— Возьми ее, сынок. И не позволяй, чтобы эта женщина унижала тебя. — Затем он уехал.

Ромео вернулся к патрулированию. Что еще он мог делать?

Но за рулем он думал: «Если Тара такая сильная, если она так любима, обожаема и вообще избрана Богом, заставь ее страдать. Надели Тару страданиями».

ШОН с Ботрайтами ждали больше двух часов. Наконец из реанимационного отделения вышла мать Клио и сказала, что ее дочь идет на поправку.

Пэтси обняла ее. Они обе рассмеялись. Пэтси рассказала ей, как Шон героически мчался в больницу. Женщина сжала руки Шона и поцеловала их, сказав:

— Когда я увидела вас по телевидению, сразу поняла, что вы хороший человек. — На глазах ее были слезы.

— Я вообще никогда не видел, — признался Джейс, — чтобы так быстро ездили. Даже на гонках НАСКАР.

Все рассмеялись. Мать Клио сказала:

— Шон, вы святой человек!

Они вышли из помещения. Тут уже толпились телевизионщики и репортеры:

— Шон! Почему вы здесь оказались?

— Шон! Это правда, что вы спасли девушку, которая собиралась покончить с собой?

— Шон! Как вы узнали о ней?

— Как вы нашли ее?

— Шон!

— Шон! Это правда, что вас привел к ней голос Бога?

БАРРИС заступил на смену в три часа. По обычаю он пристроился за рощицей олеандров на 17-й и стал ждать любителей быстрой езды. Чувствовал он себя измотанным и опустошенным, и никакие мысли не приходили ему в голову, кроме самых отвратных. Он припомнил сегодняшнюю встречу с Митчем Ботрайтом и каким дураком он себя выставил. Он потрогал вьющуюся прядь на лбу и подумал, почему бы ему не избавиться от нее. Затем удивился: какого черта он думает о такой ерунде. Он никак не мог отделаться от мыслей о своих глупостях. Любит ли его Нелл, уважает ли его шеф, стоит ли ему побрить голову и так далее. Почему он не может думать о вещах духовных, возвышенных, важных?

«Ну, может быть, потому, что я всего лишь посмешище.

Может, я в самом деле посмешище, о чем шеф рассказывал в кафе Труди, — какая-то длинная бессмысленная история о копе-клоуне, который думал, что найдет какое-то достоинство в этом мире, но мир сбил его с ног и пописал на него. „Ты — и достоинство? Ты, Деппити Даг?“ В конце истории все так хохотали, что чуть челюсти не вывихнули, да и потом все в Брунсвике фыркали и, веселясь, выпускали газы».

Он продолжал сидеть в своей машине. Автомобили густым потоком летели мимо него. Он сидел около часа. И не поймал никого, потому что не хотел никого останавливать.

Тем не менее в 15:57 Роуз Пэтчли сообщила ему о возможной краже со взломом, которая сейчас происходит в начальной школе Джейн Мейсон. Было июньское воскресенье, и он выяснил, что школа пуста, если не считать секретарши, пожилой чернокожей дамы, которая решила поработать сверхурочно в своем кабинете. Вместе с ней он проверил классы, а затем и туалеты. Но, ничего не найдя, прекратили это занятие. На обратном пути в кабинет они миновали большой гимнастический зал — и тут Баррис услышал какой-то шепот. Вдоль одной стены стояли стулья. Он подошел и заглянул за них. Глаза. Две пары.

— Вылезайте оттуда.

Две маленькие девочки поспешно выскочили и кинулись удирать. Он двинулся за ними, но у него был такой объемистый живот плюс на поясе болтались различные полицейские принадлежности. Ко всему прочему, его беспокоило, как он выглядит со своей голой головой, в темных очках и тяжелых полицейских ботинках. Так что на самом деле он и не пытался никого поймать.

Но одна из девочек была толстенькой и медлительной, так что он все же ее настиг. Баррис легонько хлопнул ее по плечу, а она шлепнулась на пол и захныкала.

«До чего я бесстрашный борец с преступниками».

Вторая девочка все же удрала.

Он помог пленнице подняться и отвел ее в кабинет. Усадив на стул, скрестил на груди руки и сердито уставился на нее. Он хотел успокоить ее, но знал, что его обязанность — быть холодным и строгим.

— Как тебя зовут?

— Кайра.

— Сколько тебе лет?

— Десять.

— Чем вы думали тут заняться?

— Слушаться Шилану.

— Она что, ваша начальница?

— Я не знаю.

— Она оставила вас сторожить этот мешок?

Кайра заплакала.

— Может, вам не нужно было слушаться Шилану. Может, она вовлекла вас в плохую историю.

Он попросил у пожилой секретарши бумажный платок и протянул его девочке. Но большой помощи тот не оказал. Стоило Кайре взглянуть на него, она еще пуще залилась слезами. Конечно, дело было в униформе. Стоит надеть полицейскую форму, и люди, где бы ни оказались, начинают нервничать. Дети, любовники, закоренелые преступники… Они видят значок, начищенные ботинки, теряют соображение и начинают орать.