После этого он сразу заспешил. Почувствовал незримую поддержку со стороны первого. Тот оценил его правоту, не сказав «да», он не сказал и «нет». Максинов ликовал. Теперь он решил все милицейские проблемы проговаривать в обкоме только с первым секретарём, но и туда без особой нужды бегать перестал. Он будет властвовать в своей системе, а удел остальных – ему подчиняться. Именно таков его принцип – так он рассуждал.

И усерднее принялся за чистку системы. Особо мудрых, которых в открытую называли «дедами» и «отцами», отправлял на заслуженный отдых. От них за версту веяло именно тем, чему не могло быть места в его системе; о них слишком много развелось почти романтических легенд и детективных мифов, в которых они выглядели чуть ли не Шерлоками Холмсами или комиссарами Мегрэ. Особенно преуспевал начальник «уголовки» полковник Лудонин: то он отлавливал один целую шайку головорезов на Криуше, то без оружия ликвидировал банду селенских воров. Максинову и его системе были вредны герои-одиночки, он ратовал и создавал механизм в целом, а не робин гудов.

И Лудонин ушёл одним из первых, авторитет его действительно оказался таким, что за месяц Максинов лишился почти всей «уголовки» – «отцы» составляли её большинство, а они без своего лидера работать не пожелали. К такому удару он не был готов, но в ножки гордецам не упал, провожая, никого не просил остаться, но и прорехи кадровые в уголовном розыске на скорую руку не латал, за неимением профессионалов подымал и бросал на раскрытие тяжких и опасных преступлений всех в райотделах, объявлял аврал в каждом подразделении управления, сам командовал операциями по розыску и задержанию преступников. Это отдавало чапаевщиной, которая в уголовном сыске вредна, но он поздно понял, а когда сообразил, – нельзя было признаться: авторитет его мог пошатнуться. Если опытные сыщики не знали, куда прятать глаза от его профанации, когда он объявлял очередную всемилицейскую «облаву», то молодые, на кого он делал ставку, ещё не понимая, зажигались и, ловя каждое его слово, искренне срывались с ног, по-настоящему ему веря, что кого-то поймают и кого-то задержат. Это и требовалось на первых порах. Он жаждал одного – неуклонного подчинения и усердия.

И они ловили. Задерживали, отпускали, ловили новых. И так до тех пор, пока не натыкались на подходящего… Тех оправдывали, освобождали уже в судах. Он очутился перед крахом. Статистика негатива в отчётах уголовного розыска и следствия могла поставить крест на его эксперименте. К тому же забил тревогу прокурор области Игорушкин. Максинов попробовал ему объяснить временность кризиса, выдвинул компромисс, но что Игорушкину до его беды, а экспериментов в уголовном праве он не признавал. Во главе всего должен быть закон, который следует исполнять – вот его кредо, на малейшие уступки он не шёл, напротив, после их встречи лично обратился к первому секретарю обкома – нутром почуял, видно, что Боронин сочувствует генералу.

– Пора вопросы неудовлетворительной ситуации со следствием в милиции и негативную обстановку с раскрытием преступлений сделать предметом обсуждения в высших партийных органах, – так заявил Игорушкин; за спиной прокурора, как обычно, шушукались: Бодяга недоброе затевает против генерала…

Бодягой за глаза прозывали Игорушкина, потому что, распекая следователей, нарушавших сроки следствия, он злоупотреблял выражением «кончайте бодягу!», так как трава эта заболачивала реки, мешая их быстрому течению. Максинов знал, как опасен бывает Игорушкин: если Бодяга брался за какую-то проблему, его не могли остановить ничто и никто, пока он её не решал как задумал. Не помогали и даже вредили «дружеские» советы и «сердечные» подсказки коллег, друзей, советчиков со стороны из разных и партийных органов. От таких подсказок и просьб Бодяга свирепел и усиливал напор, а самым близким признавался: «Я на верном пути, забегали крысы, ищут ко мне подходы». Близкими в таких делах, как правило, оставались его заместители Тешиев и Колосухин, от которых у него не водилось секретов по службе.

Потерпев фиаско, Максинов почуял, что оказался на краю пропасти. После ухода «последнего из могикан», полковника Монциборки, в уголовном розыске совсем образовалось «дикое поле», помалу оно зарастало сорняком. Он прогонял раз за разом неумех и бестолочей, перебирал наличность, зёрен в плевеле не находилось. Разгоны, которые он устраивал подчинённым на оперативных совещаниях, коллегиях или один на один в кабинете, результата не давали; угрозы породили негативный результат: в милиции зародился мордобой, а преступления начали раскрывать с помощью кулаков. Когда он узнал, сам с первого отщепенца сорвал погоны и с позором при всех выгнал. Аутодафе[21] имело обратный эффект: он придал общественному сожжению мордобой, но тот начал процветать с большей силой среди младшего офицерского состава, подбираясь выше. Игорушкин и тут не дремал, дал команду немедленно возбуждать уголовные дела против специалистов кулачного боя на следствии, несмотря на количество звёздочек на их погонах. В одном из ведущих райотделов перспектива оказаться на скамье подсудимых реально замаячила перед половиной сотрудников угро. Всех их Бодяга взял под стражу.

По его просьбам Боронин пробовал беседовать с Игорушкиным, тот отвечал, что «Вышинского[22] милиции из него сделать не удастся, ради раскрытия преступлений он на предательство закона не пойдёт» и внёс информацию обо всех нарушениях официально в обком. Это был демарш[23]. Бумагу следовало также официально рассматривать.

Первый проявил деликатную уступку: поручил своим готовить обсуждение проблемы обстоятельно, всесторонне и объективно. На бумаге написал: «проверить, рекомендую выехать на места в партийные организации, тщательно изучить ситуацию, по возможности встречаться, переговорить с народом». Это обязывало ко многому. Ему посоветовал: срочно найди замену руководителю следствия; если милицейские уголовные дела «горят» в суде, судьи их возвращают на доследование, оправдывают подсудимых, освобождают из тюрем арестованных, скоро будут судить самих милиционеров и сыщиков за рукоприкладство, то ничего нет лучше, как взять главным на следствие в милицию наиболее авторитетного судью. Такого нашли в областном суде. Всечастнов возражал как мог, но и он поднял руки, когда ему позвонил Боронин и объяснил, что страдает общее дело, личные амбиции тут вредны и аполитичны; с судьёй тоже доходчиво побеседовали в административном отделе. Это был не простой судья, заместитель самого Всечастного, руководил коллегией как раз по рассмотрению уголовных дел. Лучшего не найти.

И только после всего переговоренного Максинов вспомнил про Анищенко. Совсем забыл про Сидорыча, а ведь тот ещё работал…

Так непросто, вопреки его надеждам, воздвигалась система.

И сегодня предстояло нового человека в его системе, того самого, выстраданного, полученного в подарок от самого Боронина, попробовать уже в деле.