Голос Лукаса по телефону напугал ее, а от его вида ей не стало лучше. Самоуверенность Лукаса всегда успокаивала ее, а непосредственность избавляла от смущения, с ним легко было влиться в водоворот легкой беседы и увлечься. Пинки надеялась, что его улыбка рассеет страх, с которым она сюда приехала, и обратит весь этот кошмар в шутку. Но пока все шло совсем не так.

Она поставила на стол кофейник. Принесла и чайник. Чашки. Налила себе чай. После чего ей уже нечем было занять свои дрожащие руки, потому она просто сидела на диване в тишине и съеживалась от новой волны беспокойства. Наконец хлопнула дверь.

Пинки подняла глаза и увидела улыбку Лукаса – хороший повод успокоиться; но затем она встретилась с ним взглядом. Ей всегда казалось, что в его глазах десятки оттенков серого: воздух и небо, летняя гроза, переменчивость облаков в ветреный день, а еще игривые вспышки света, когда в них отражался смех. Теперь они были наполнены усталостью до краев. Улыбка их не тронула. Их серость походила на темную однородную свинцовую корку.

– Прямо-таки добрая фея! Ты не обязана была убирать, – произнес он, прежде чем она успела что-то сказать.

Затем отвел глаза и подошел к столу.

– Ты ведь сказал чувствовать себя как дома! А дома я всегда убираю.

– А я никогда, – заверил ее Лукас.

Как и прежде у двери, сейчас в его голосе не было никакой интонации.

– Если Аккӱтликс срочно не сделает что-нибудь с термодинамикой, мир все равно придет к хаосу, аминь.

Именно такое замечание можно было от него ожидать, вот только в нем отсутствовал обычный, острый как бритва сарказм. Он говорил рассеянно, без интереса и без участия, словно с далекого берега.

– Посмотрите-ка, ты мне даже кофе сварила. Что ты за него хочешь, Пинкертинка?

Его ровный тон разговора без всякого выражения настолько сбивал ее с толку, что вопрос просто плавно пронесся у нее в голове и не вызвал тревоги. «Три кредита пятьдесят, – чуть не сказала она в шутку, но слова вдруг застряли у нее на языке. – Он знает, что бы я ответила, если бы хватило духу! Он прекрасно это знает». Ее взгляд упал на его серебристо-серую герданскую рубашку с бахромой. Рукава были аккуратно расправлены, а микронные застежки застегнуты до последней. «То есть… он знает это так же хорошо, как и я».

Но Лукас не выглядел так, будто ждал от нее признания или вообще чего-либо. Он налил себе чашку кофе и безучастно сел на диван. Пинки казалось, что он тратит всю свою энергию лишь на то, чтобы бодрствовать.

– Лукас… ты сильно злишься? – пискнула она. – Ты не против, что я здесь?

Он даже не взглянул на нее. Не говоря уже об улыбке.

– Не совсем так, – ответил он. – Мне противна мысль, что я могу этим злоупотребить.

– Я не понимаю…

На долю секунды его глаза метнулись к ней, и наконец что-то шевельнулось в этой серой пустоте: в них вспыхнула насмешка.

– Пинки-Пинки, – пробормотал Лукас. – Твоим вниманием слишком просто злоупотребить. А у меня сегодня нет сил на галантное великодушие, так что все может кончиться плохо.

Он отхлебнул кофе и медленно его смаковал. Его рука неожиданно поднялась и с успокаивающей уверенностью скользнула на предназначенное место на плечах Пинки. Пинки придвинулась ближе. Прислонилась к нему головой и вдохнула аромат его влажных волос.

– Ну вот, – пробормотал Лукас. – Ты уже у меня на крючке. Сейчас ты будешь играть роль маркитантки, а я начну успокаиваться. Я немного пожалуюсь, и ты все поймешь. Вытащишь меня из депрессии. Я попрошу всего один поцелуй сочувствия в лоб. Прямо между глаз.

– Я тебя за язык не тяну! – отрезала Пинки.

Ей не нравилось, что Лукас относится к этому легкомысленно. Тем более что именно так она себе это и представляла.

– Я хочу тебе помочь! Правда. Я приехала, чтобы быть рядом, если ты… если тебе вдруг что-нибудь понадобится.

Она помедлила.

– Я ужасно испугалась за тебя.

– Страх возможен, лишь когда есть надежда.

Лукас поставил чашку на стол, слегка отстранился и посмотрел Пинки в глаза. Она видела, что он колеблется. Но раз он начал собираться с духом, то в конце концов собрался.

– Знаешь, Пинкертинка… то, как ты мне постоянно звонишь, это очень мило. Но не делай этого, – твердо сказал он. – Я всю неделю хотел тебя отговорить. Наверное, было трусостью откладывать, но такие вещи трудно объяснить по телефону. И вот я говорю сейчас. И я не шучу.

Она запнулась.

– Это действует тебе на нервы? Я… ну, я не хотела…

Он с иронией сжал губы.

– Боже, Пинки, ты совсем не веришь в себя!

Он все еще обнимал ее за плечи, а теперь притянул ближе.

– Речь не о том, что мне это не нравится. Каждому будет приятно, когда кому-то важно, что с ним происходит, и мне бы хотелось верить, что это важно тебе. Но это неразумно.

– Лукас…

Он покачал головой.

– А также небезопасно, – неумолимо продолжал он. – Не знаю, понимаешь ли ты, но даже самое сильное желание этого не остановит. Я умру, Пинкертинка. Вопрос не в том, умру ли, а в том, когда умру. Если ты будешь звонить мне достаточно долго, согласно теории вероятности ты однажды обязательно поймаешь именно тот момент, когда мне плохо. Так и случилось сегодня. И наконец – в не столь долгосрочной перспективе! – случится и так, что я вообще не подниму трубку. Нетлог будет звенеть у меня на запястье. Ты будешь ждать, пока я отвечу. Но я буду мертв.

Она отстранилась. «Что он обо мне думает? – крутилось у нее в голове. – Что я такая дура и не могу понять, что он мне так ясно сказал в чайной?!» Но потом она осознала, что Лукас прав. Может быть, она понимала слова, может быть, понимала их смысл. Но не верила. Ни на секунду не допускала этого.

Должно быть, Лукас прочел зарождающийся ужас в ее глазах, потому что усмехнулся и отпустил ее. Затем откинулся на спинку дивана.

– Умирать – это пошло и стыдно, – произнес он. – Неполиткорректно. В наше время люди не могут с этим спокойно жить. Они отправляют пожилых родственников в дома престарелых, чтобы убрать с глаз долой, а затем тихо избавляются от их пожитков – без шумихи, которая могла бы возмутить кого-то или задеть.

За стеной усталости едва промелькнула ирония, скривив его губы.

– Я реалист, Пинки. У меня никогда не было приступов ностальгии. У меня даже нет семьи, которая бы стала меня оплакивать, и я никого об этом не прошу. Но услуга за услугу. Я полон решимости обойтись без сострадания, если в ответ буду избавлен от истерики.

– Ну конечно, – сказала Пинки. – Ты ведь сам по себе, а? Супермен, которому не нужны…

Лукас посмотрел на нее.

– Ты меня не понимаешь. Я просто пытаюсь предупредить тебя. Там, в чайной, я подумал, что мы всё еще можем встретиться пару раз за непринужденным ужином – как два друга, которые когда-то хорошо проводили время вместе, а потом никогда больше не увидятся. Именно это я тебе и предложил. Но тебе этого мало. Ты звонишь мне. Ты приехала. Ты ведешь себя так, будто хочешь поделиться со мной всем. И при этом понятия не имеешь, что это так называемое «все» из себя представляет.