Пусть воинство фон Мердера гадает, что за отвратительные ритуалы проводят тут мертвецы…

«Морриган» удалось вытащить из траншеи только после того, как командир транспортного отделения Бакке прислал два грузовика с лебедками. Тяжелый танк, отфыркиваясь, выбрался на поверхность и на буксире, стуча поврежденным двигателем, убрался в тыл, опасаясь французских корректировщиков.

До тех пор пока его не устроят на новой позиции в тылу и не замаскируют, тоттмейстер Бергер предпочел остаться в расположении взвода Йонера – инженерные укрепления «сердец» по-прежнему не знали себе равных.

Позже явился гонец от Зейделя – лейтенант хотел, по своему обыкновению, собрать командиров взводов на очередной инструктаж, но Дирк сказался занятым, а Зейдель не настаивал. Прошедшая ночь выдалась достаточно бурной, и командир отделения управления допустил послабление своим мертвецам.

По приказу тоттмейстера Бергера боевую тревогу не отменяли, все «Висельники» были облачены в полный доспех и передвигались с оружием. Это создало много проблем – пришлось в спешном порядке расширять траншеи, прокладывать новые ходы сообщений, разбирать старые перекрытия и убежища. Но это была та работа, которой мертвецы были рады. После ночного боя, когда приходилось отражать вал прущей мертвечины, после утомительной очистки позиций от гнилостных останков эта привычная работа помогала отдохнуть куда лучше, чем вынужденное безделье.

Настроение тоттмейстера Бергера переменилось к лучшему, и это немедленно ощутили все «Висельники». Он все еще был хмур и задумчив, но подавленность, владевшая им последние несколько дней, пропала. Рапорт Дирка о двух погибших он выслушал сдержано, даже меланхолично.

– Не переживайте, унтер, – сказал тоттмейстер Бергер под конец. – Смерть властвует над всеми нами, и никто из нас не властен над нею. В этих потерях нет вашей вины.

– Я не уследил за ними, мейстер.

– Тем ревностнее будете следить за прочими. Ступайте, унтер. Ефрейтор Мерц и рядовой Гюнтер сегодня отвоевали свое. Они сами выбрали свой способ закончить войну. А у меня нет времени скорбеть по этому поводу.

Тоттмейстер и в самом деле выглядел занятым. «Морриган», запечатанный в свой сверкающий металлический сосуд, то и дело диктовал ему донесения, смысла которых Дирк не понимал из-за шифра, сводки с разных участков фронта, записки, рапорты, донесения… Возможно, в этих бессмысленных отрывках и разрозненных цифрах было что-то важное, может, даже судьба «Веселых Висельников» или всей войны.

Дирк вернулся к своим «листьям», чтобы проверить караулы и отдать последние приказы. Новая ночь, уже залившая чернильным раствором бездонную небесную чашу, зажигала в своих непроглядных глубинах первые звезды, похожие на крошки стекла. Небо не обращало никакого внимания на копошившихся под ним мертвецов.

Дирк вернулся в штаб взвода «листьев».

В штабе оказалось пусто – Тоттлебен, Карл-Йохан и Клейн занимались своими делами, так что блиндаж был в распоряжении Дирка. Редкий час вечернего затишья – даже беспокойный перестук французских орудий стих – почему-то не приносил удовлетворения. Некстати вспомнился Мерц, его прямой искренний взгляд, манера держать голову чуть наклонив, последствие старой, еще прижизненной раны, густой раскатистый смех.

Мерц ушел из этого мира, и, хотя мир этого не заметил, в нем осталась выемка, которую уже нельзя было чем-то заполнить. Старый Гейнрих, добродушный хитрец, прирожденный офицер и надежный товарищ. Дирку показалось, что сейчас он услышит колючий смешок из угла и, обернувшись, увидит Мерца – нездоровая кожа землистого оттенка рассечена на подбородке и у виска шрапнелью и аккуратно прихвачена сапожной дратвой, форма сидит безупречно, без единой складки, даже пуговицы начищены до медного блеска. «Не вешайте нос, унтер, – усмехнется ефрейтор, – а то, глядишь, пулей отстрелит!» – и довольно засмеется.

Надо написать его родным, подумал Дирк. Но мысль была плохая, глупая. От нее несло формалином и разложением. Родных Мерца найти несложно, у лейтенанта Зейделя наверняка есть записи, он всегда скрупулезно вел архивы. Кажется, Мерц был из Гамбурга. Служил до войны почтмейстером, отсюда эта его извечная аккуратность, доходящая до педантичности. Ушел на фронт еще в четырнадцатом и два года воевал, прежде чем не был по ошибке накрыт огнем своей же батареи.

Возможно, у него и остались родственники, но что им писать?

Гейнрих Мерц официально похоронен три года назад, на каком-нибудь уютном гамбургском кладбище в тени каштанов или лип. Над его пустым гробом всплакнули родственники, сказали последнее слово товарищи, и старенький патер в потертой казуле[16] пообещал ему Царствие Небесное.

О чем он, унтер-офицер Дирк Корф, может написать им?.. О том, что человек, которого они любили, восстал из мертвых и еще долгих три года, пока тело ему служило, защищал их в сотнях километрах от родного дома? О том, что их отец, брат или муж был одним из лучших мертвецов в «Веселых Висельниках»? О том, как ловко он умел вспороть человека кончиком ножа от паха до гортани, с ловкостью прирожденного мясника, а отнюдь не уважаемого почтмейстера? Обрадуются ли они, считавшие его добрым христианином, тому, что еще три года он был живым мертвецом на службе у Ордена Тоттмейстеров? И найдется ли мертвец или живой человек, который сможет об этом написать?

Захотелось выпить. Влить в себя несколько стаканов горького обжигающего рома. Когда-то это помогало. Что ж, теперь он может выпить целую бочку, и хмеля не будет ни в одном глазу. Разве что Брюннеру придется помпой откачивать излишки из пустого ссохшегося живота… Вот уж посмеется старик. Дирк рассеянно поковырял пальцем пулевое отверстие пониже ключицы, которым наградил его на рассвете караульный фон Мердера. Боли не было, только легкий зуд, вроде зубного.

«Может, мне так паршиво именно от того, что боли нет, – подумал он, отнимая руку. – Боль была неприятна, но у нее было одно полезное свойство – она умела отвлекать. А сейчас мне надо отвлечься. Хотя бы чтобы не думать о Мерце».

Он принялся было читать труд Мольтке, но чтение быстро наскучило. Строгие силуэты букв напоминали выстроившихся на плацу солдат в черной форме, и смысл улетучивался быстрее, чем он успевал прочитать хотя бы строку. Дирк отложил потрепанную книгу. Нижним чинам куда проще скрашивать ночные часы одиночества – у них есть оружие, которое нужно почистить и подогнать, форма, которую нужно починить, и работа, которую нужно закончить. Но его «Марс» уже был вычищен и смазан старательным Шеффером, так что даже этой нехитрой работой нельзя занять мозг.

Хорошо бы поговорить с Йонером. Тот, когда не изображает из себя ревностного служаку, отличный собеседник. Саркастичный и умный. Но в первом взводе пока расквартировался тоттмейстер Бергер. Лишний раз появляться перед его глазами, да еще без дела, определенно не стоило. Общества Ланга или тем более вечно хмурого Крейцера Дирк и подавно не искал. Крамер? Разыскивать его ночью – наилучший способ навредить и себе и ему. Хватит того, что Крамер и так погубил свою репутацию, связавшись с мертвецами. Конечно, всегда можно было найти кого-нибудь из командиров отделений. Простодушный Клейн, ироничный Карл-Йохан или интеллигентный Тоттлебен – каждый из них мог быть хорошим слушателем или собеседником, но Дирку претило навязывать своим подчиненным общество старшего по званию. Особенно для того, чтобы излить на них собственную меланхолию.