– О чем ты? – хмыкнула я, отворачиваясь к окну.

– Об этом дурацком расследовании. Ничем хорошим оно не кончится.

– Все, что я узнаю, непременно сообщу Бокову.

– Моих советов ты не слушаешь, может, тебе стоит найти другого адвоката?

– Я подумаю об этом.

Он чертыхнулся и больше не произнес ни слова, что меня вполне устроило. Возле дома мы простились, и я все-таки набрала номер Нестерова.

– Если все так повернулось, вам нет причин скрываться от милиции, – сказала я.

– Не думаю. Виктор мертв, а меня с радостью запишут в сообщники. Я сам найду эту сволочь. А потом можно и в милицию.

– Кого вы видели во дворе дома? Это был кто-то из друзей Виктора?

– Щетинин. Я видел, как он выходил из подъезда. Но дело даже не в этом: после того, что произошло, многое выглядит совсем иначе. Нам надо все обсудить, не по телефону. Встретимся вечером, как договаривались.

Мысль, что улики мог подбросить Петька, я отвергла сразу. Он считал, что живу я в квартире родителей, вот и заехал меня навестить. Щетинин, пожалуй, единственный, кто не верит в виновность брата. О том, что теперь, по мнению Нестерова, выглядит иначе, оставалось лишь гадать. Запасемся терпением и вскоре узнаем.

Феликс открыл дверь и сказал недовольно:

– Ты все это время была у следователя?

– Можно сказать и так.

– О новостях не спрашиваю. Судя по твоему виду, хороших нет, а плохие мешают быть оптимистом.

– И правильно, береги нервы.

– Одна новость есть и у меня, – продолжил болтовню Феликс, между делом поинтересовавшись, собираюсь ли я ужинать, и теперь накрывая на стол. – К нашему художнику нагрянули гости из ментовки и увезли его с собой.

Я замерла, разглядывая Рогозина, пытаясь решить, шутит он или все так и есть.

– Я не знаю, хорошая это новость или плохая, – развел он руками.

– Это правда?

– Конечно, правда. Охранник, что дежурит внизу, сообщил. Он в недоумении, я, признаться, тоже.

Я плюхнулась в кресло и задумалась.

– Если ты будешь хмуриться, на лбу появятся морщины.

– Они его арестовали?

– Этого охранник знать не может. Художник ушел вместе с ними и до сих пор не вернулся. Садись за стол, вряд ли следователь кормил тебя обедом, а ломать голову лучше на сытый желудок.

Я переместилась за стол и попробовала впихнуть в себя ужин.

– Так и быть, послушаю неприятные новости, – понаблюдав за мной и откладывая вилку в сторону, со вздохом сказал Феликс. А я перевела взгляд на часы.

– В одиннадцать у меня встреча.

– Любовное свидание?

– Нет.

– Но ты все равно поедешь одна, а мне придется ждать тебя здесь?

– Я бы предпочла поехать с тобой, но поговорить с глазу на глаз.

– Осточертели мне твои секреты, – заявил Феликс.

– Укажи мне на дверь, я не обижусь.

– Потерплю еще немного.

Собственно, скрывать от него то, что произошло в родительской квартире, было бессмысленно. Судя по той скорости, с которой новости распространяются в нашем городе, он об этом быстро узнает. И я, продолжая жевать, коротко все рассказала. Он слушал внимательно, хмурился, но по неведомой причине возникло ощущение: для него это не является неожиданностью. «Феликс за время моего отсутствия ни разу не позвонил, – подумала я. – Это на него не похоже. И еще... он был со мной в квартире родителей». Эта мысль мне особенно не понравилась. Феликс ждал меня в прихожей, но улучить момент и сунуть пакет в тайник, конечно, имел возможность. Но откуда ему знать о тайнике?

– Что ты скрываешь? – глядя на меня в упор, вдруг спросил Рогозин. – Твоего брата, единственно близкого тебе человека, обвиняют в серийных убийствах, а ты рассказываешь об этом так спокойно.

– Если я начну биться головой о стену, это поможет?

Он поднялся, подошел и, ухватившись за подлокотники стула, развернул меня к себе и замер, склонившись к моему лицу. Он так крепко стиснул челюсти, что мышцы на его физиономии стали образовывать узлы под загорелой кожей. Выдержать его взгляд было нелегко, и я принялась пялиться на свои ладони, лежавшие на коленях.

– Что на самом деле произошло шесть лет назад?

– На самом деле? – удивилась я, не поднимая глаз. Он схватил меня за подбородок, больно дернул, принуждая поднять взгляд. Я широко улыбнулась, а он влепил мне пощечину. – Ты спятил, – сказала я устало, для одного дня событий было чересчур много, и это – точно лишнее.

– Знаешь, что я о тебе думаю? – преувеличенно спокойно заговорил он.

– Узнаю, если скажешь.

– Я думаю, не было никакого похищения. Тебе тогда не исполнилось и восемнадцати, водила на семь лет старше. Двадцатичетырехлетний парень, не блиставший умом. Твой брат считал его неподходящей парой для единственной сестры. И тогда ушлые детишки придумали план. А когда он с треском провалился, водила взял всю вину на себя. И ты оказалась невинной жертвой. Но брат догадывался, что произошло в действительности, и тогда ты сбежала. Вот и причина вашей странной дружбы с Нестеровым. Как еще объяснить, что девушка отправляется к своему похитителю и полтора часа мило с ним беседует? Он тебя шантажирует?

– Нет, – ответила я. – Но ты можешь думать что угодно.

– Вот как? А может, тебе хорошо известно, кто убил твоего брата? Ты стала богатой наследницей, и твой дружок будет доить тебя до скончания века.

– Хватит! – рявкнула я, уставившись в его глаза.

– Скажи мне правду, – по слогам произнес он. Я попыталась подняться, но он этого не позволил, ткнув рукой мне в грудь.

– Хочешь еще раз меня ударить, валяй, – усмехнулась я.

– Может, и придется. Мне не нравится, когда меня водят за нос. Повторяю вопрос еще раз: что в действительности произошло шесть лет назад?

– Твоя история ничуть не хуже моей. Давай на ней и сойдемся.

Мы опять уставились в глаза друг другу, не знаю, сколько это продолжалось. Феликс криво усмехнулся и сказал:

– Это был он? Твой брат? – А я внезапно почувствовала дурноту. Стены комнаты качнулись и не спеша встали на место, после того, как я ненадолго прикрыла веки. – Значит, я прав, – кивнул Рогозин, выпрямляясь, откинул волосы со лба и облизнул пересохшие губы. Я услышала свой голос точно со стороны:

– Он их не убивал. То, что произошло со мной... это совсем другое.

Феликс рассмеялся, коротко и зло, покачал головой.

– Другое?

А я поняла, что мне просто необходимо все рассказать, неважно кому, пусть даже Феликсу. Шесть лет я запрещала себе думать об этом, а теперь заговорила спокойно и неторопливо, точно история была не моей, а кем-то когда-то доверенной мне и благополучно забытой.