с лёгкостью пристегнул меня к кровати. Я смотрела на кисть, пытаясь очнуться. Ожить.

Сейчас я напоминала запуганного зверька, боящегося собственной тени. Со мной всегда так. Ненавижу себя за это.

— Хочешь развлекаться? Развлекайся. Мне и моим ребятам проблемы не нужны. — Я слышала шипение за дверью. Арландо разговаривал с кем-то из своих людей. — Сирийца нужно убить. Прямо сейчас. Или будут проблемы.

— Трусливая блоха, вот ты кто! Его нужно сломать. Пусть слушает, как твои ребята играют с его девкой. Я хочу вывернуть его наизнанку… — Голос Арландо изменился, если до этого он был дружелюбным, то теперь кололся как ёж. — Сириец не переносит унижение, нужно вывалять его в дерьме. Вот увидишь, он быстро сломается, когда станут играть с его игрушкой.

— Сириец ничего не забывает. Если тронем девчонку, он придумает как изощриться и спустить шкуры с наших жён. Все знает правило, он платит той же монетой. Надругаемся над женой, и он придёт в наши семьи. Ни мне ни моим ребятам нахер это не надо!

— Он полумёртвый в подвале, ты сам говорил, как он оттуда выберется?

— Поэтому я тебе и говорю, хватит полумер, прикончим Сирийца и отправимся в погоню за Андреа. Мы сможем ещё найти след, куда его отвезли. Полумеры всегда угрожают безопасности. С ним нужно покончить. Слышишь? Иначе он покончит с нами! Не скажет он ни слова, Сирийца нельзя расколоть.

Их разговор взволновывает меня не на шутку. Не хочу даже представлять реальность, где Зейда нет. Сердце начинается безумного колотиться.

Дёргаю руку, пытаюсь освободиться от наручников. Сдираю кожу.

— Сначала девка, потом Сириец.

— Я в этом участвовать не собираюсь.

— Это приказ.

— Клал я на твои приказы.

Мужчины продолжают препираться, а я отчаянно стараюсь выскользнуть из наручников. Любое их решение не обещает ничего хорошего.

Спор прерывают помехи рации и далёкие голос:

— Арлик, у нас проблемы.

— Гарс, что случилось?

— Гости.

— Твою мать, ночь обещает быть томной. Я говорил, что нужно уматывать отсюда. Если это подкрепление?

Сжимаюсь вся, каким-то чудом тонкая рука проскальзывает через кольцо наручника. Я выдыхаю и закрываю глаза, заставляю себя успокоиться и медленно снимаю кроссовки, чтобы не шуметь.

В носках я крадусь к балкону.

— Нужно отстегнуть девку, она будет нашим прикрытием.

— Доигрался, мать твою? Сейчас Зейд нас всех тут положит!

Слова подстёгивают, говорят, что нужно поторопиться, но я боюсь оступиться и привлечь к себе внимание. На балконе аккуратно перелажу в соседнюю комнату. Мне далеко не убежать, оглядываюсь. Глупо, как ребёнок, забираюсь в шкаф, надеваю на себя пышное платье в пол и становлюсь к стенке. Надеюсь, что меня не заметят.

Слышу, как отчаянно бьётся сердце. Нужно переждать. Подумать. Нужно освободить Зейда. Может быть, и вправду это подкрепление, и они спасут нас?

Из коридора раздаётся отборная ругань.

— Да куда она могла деться, блядь? Ты видел эту мышь, она всего боится? — К моему счастью, я произвожу не лучшее впечатление и меня легко недооценить. Я сама не могу поверить, что решилась на такую дерзость.

Слышу, как распахивает дверь в комнате. Как тяжёлые шаги проходятся хаотично по ковру.

— Далеко она не могла уйти, парни бы заметили её. Где-то в доме. — Замечает мужчина с уже знакомым голосом. Он распахивает шкаф и заглядывает в него. Я задерживаю дыхание и не двигаюсь. Лучше всего я умею рефлексовать и плыть по течению и сейчас отдаюсь на волю судьбе. — Говорил же, убрать обоих и всё! Я спускаюсь и разбираюсь с Сирийцем, дело вышло из-под контроля!

Он выходит и отчаянно начинаю хватать ртом воздух.

Раздаются оглушительные выстрелы.

— Блядь! — мужчина выбегает из комнаты. Что-то произошло.

Я даже не знаю, где находится погреб. Что я могу против сорока головорезов?

Продолжаю стоять на месте. Мышцы сводит судорогами.

Зейд.

Тридцать процентов моего тела потеряли чувствительность после термической обработки кислотой. А вот все сто процентов моей гнилой души не чувствовали ничего с рождения. Ребёнок из боли, гнилой плоти и проклятой душонки. Рождённый, чтобы умереть.

— Может ему правое ухо отрезать? — спрашивает Уно, молодой испанец. Дури много, разума мало. Видно, сразу по нему, неоперившийся. Кидает бравадой, а сам ничего из себя не представляет. Боится меня. Страшно ему, что я боли не чувствую. Хочет криков, только не вырвет ничего из моей глотки. Зелёный слишком.

Самая сильная мышца — мозг. Уно это не понял, поэтому сегодня умрёт.

Мои мысли больше заняты Натой. Арландо — старый шут, не должен тронуть её. Стар, физически не активен. Любит больше показушничество, чем дело. Сначала захочет разговорить её, подкупить, решит зверствовать только когда не получит результата.

Я здесь уже минут двадцать, засекал время. Значит, скоро Арландо перестанет пиздеть и перейдёт к делу…

Облизываю разбитые губы, утоляю жажду кровью.

Пора выбираться.

— Резать, так два, для симметричности. — Поддеваю испанца. Он слабое звено из троицы, что осталась со мной. Его эмоции сыграют против него.

Ошибка Арлика, он посчитал, что трое с лёгкостью справятся со мной.

— Да хоть сначала уши, потом яйца, любой каприз. — Уно подходит ко мне вплотную и достаёт нож. — Я могу вообще тебя на лоскуты пустить, Сириец. Не такой страшный, как о тебе говорят. Без яиц совсем будешь жалким.

Он искренне в это верит. Маленький глупец. Самонадеянность всегда убивает.

Уно кровожадный и это пугает обычных людей, что не валяются в дерьме каждый день. Со мной такое не прокатывает, я не боюсь ни его угроз ни жажды резать. Даже если он оттяпает мне пол лица, я выживу и буду жить с тем, что осталось.

— Бывает. — Усмехаюсь и смотрю ему в глаза. Он же простой бычок, вспыхнет на красную тряпку. — Ну так что пиздишь без дела, приступай. Или ты только на словах крутой, а на деле скорострел не боевой?

— Уно. — грохочет за его спиной здоровенный итальянец в возрасте. Он заметно нервничает, чувствует, что я не просто так разговорился. — Он тебя специально провоцирует, оставь его. Приказа отрезать ему что-то пока не было!

— А что он мне сделает? А? — Уно опускает и прижимает нож в моему паху. — Он уже труп. Посмотри на него.

Я труп уже давно, только Уно это ещё не понял.

Подаюсь вперёд, вжимаюсь в лезвие, натягиваю железные оковы на максимум и говорю Уно прямо в лицо:

— Ничего. Но не по тому, что я труп, а потому что я не обижаю сладеньких маленьких мальчиков. Ты уже позвонил маме, сказал, что поужинал и переоделся в пижамку? М, Уно, мамин сладкий пирожочек! — Обычно молодые парни попадают в наёмники