Что, если Соррель так и не найдут? А если и найдут, то в наспех выкопанной могиле у лесной дороги? Время даст ответы, но оно уходит. У Грейс тоскливое предчувствие, что их совместное бдение может оказаться прелюдией к трауру. В Зимбабве родственники сидят на корточках у могилы, над которой витает дух усопшего. Они собирают могильную землю в небольшие бутылочки, надеясь таким образом забрать его с собой. Этот ритуал приносит утешение, во время него собирается вся община. У Евы нет никого, кроме Грейс и Мелиссы. Духу Соррель понадобилась бы очень маленькая бутылочка, а духу Эша – совсем крохотная. Грейс придвигается к Еве и обнимает ее.

Полицейские выходят из гаража, что-то обсуждая. Самый высокий из них пожимает плечами и оглядывается по сторонам. С его места просматривается весь двор. Похоже, искать больше негде. В поле зрения Грейс лишь одно яркое пятно – зеленый плющ, вьющийся по шпалере на границе с участком соседей. Она осматривает сад, который представляет собой ряд упирающихся в изгородь ступенчатых террас с усыпанными гравием площадками наверху. За оградой, на которую нависают густые ветви деревьев, буйно разрослись кусты ежевики. К проволоке прикреплена потертая табличка с поблекшей красной надписью «Вход воспрещен». Такую же Грейс видела в лесу у Евы. Здесь, рядом с потайным зеленым уголком, где буйствует дикая природа, тоже проходит старая железная дорога. Наверное, Мелисса, по ночам лежа в кровати, слышала уханье сов и отрывистое тявканье лис или мечтала о побеге.

– Ева, я думаю, нам пора домой. Может…

– Погоди.

Плечи Евы напрягаются, взгляд прикован к происходящему внизу.

Инспектор Гордон выходит из дома и переговаривается с группой полицейских, указывая на увитую плющом шпалеру. Все торопливо шагают к ней; через секунду Грейс видит, как полицейские поднимают шпалеру и сдвигают ее в сторону. Если бы не выскакивающее из груди сердце, Грейс рассмеялась бы: единственное зеленое растение в саду оказалось искусственным. Она и сама могла бы догадаться. Теперь его передвинули, и показалась дверь в старый сарай – развалюху из тех, которые хочется чем-то прикрыть, чтобы не портить общее впечатление. Дверь сарая открывают, со второго этажа женщины видят темное помещение, заполненное белой бытовой техникой. Они смотрят, как наружу выносят посудомоечную машину, потом стиральную, за ней плиту. Все это выглядит новым или почти новым. Инспектор Гордон протискивается в сарай, за ним с громким лаем бросаются спущенные с поводков собаки. Следом дружно устремляются остальные полицейские.

Ева вскакивает, прижав руку к горлу, и выбегает из спальни. Грейс мчится за ней так быстро, что после не может вспомнить, как слетела по ступенькам лестницы. Она рвется в сарай вслед за Евой, которая уже успела исчезнуть в его темном чреве, но двое полицейских преграждают ей путь. Грейс пытается хоть что-то разглядеть в кромешной тьме поверх их плеч. Ей совершенно ясно: в дальнем углу сарая находится нечто ужасное. Кто-то берет ее за руку. Это Мелисса. Они вместе остаются стоять на пороге, прислушиваясь к происходящему внутри, пытаясь уловить хоть что-то, кроме оглушительного лая собак.

Ева

Инспектор Гордон кладет руки на большой морозильный ларь. Такие давно перестали производить из-за несчастных случаев с детьми. Он отключен от сети, под приоткрытой крышкой достаточно места, чтобы просунуть нож. Инспектор выглядит так, будто собирается с силами, чтобы вынести то, что ему предстоит увидеть. Он не замечает стоящую за спиной Еву.

Сгрудившиеся за ними полицейские тоже молча ждут. Возможно, они решили, что Ева получила разрешение тут находиться, и не предлагают ей выйти. Даже собаки притихли. Инспектор натягивает прозрачные резиновые перчатки. Такие, как у хирургов. Это недобрый знак. Один из многих. Ухватившись за край крышки, инспектор резко тянет ее вверх, но больших усилий не требуется, крышка открывается легко и плавно. Воздух пронизывает отвратительный запах. Отшатнувшись, инспектор натыкается спиной на Еву, но не оборачивается, потому что все еще не знает, что она стоит позади него.

– Что за хрень! – громко произносит он. Эти слова ранят Еву, как осколки разорвавшейся бомбы. Ее рот наполняется теплой жидкостью, похожей на кровь, но с горьким привкусом желчи. Ей страшно заглянуть в ларь, но она зажмуривается и придвигается ближе, а потом заставляет себя быстро открыть глаза.

Сначала в темноте получается разглядеть лишь тень кого-то, свернувшегося на дне с неудобно поджатыми ножками. Ева через силу отрывает от них взгляд и начинает всматриваться в лицо, которое выглядит голубовато-белым, как после сильной кровопотери, хотя несколько ссадин на руках и ногах и огромный синяк на лбу, похожий на распустившийся сиренево-красный цветок, вряд ли могли стать причиной обильного кровотечения. Эта девочка даже красива. Прекрасная и мертвая. Как Спящая Красавица или Белоснежка. Как одна из «деток в лесу». Сколько еще сказок могут прийти на ум при виде этого кошмара?

Инспектор Гордон поворачивает голову, еле слышно о чем-то спрашивая. Его слов не разобрать. Он наконец замечает Еву и, потрясенный, замолкает. Ей все равно. Она уже тянется внутрь морозильника, в котором, упираясь коленками в стенки и погрязая в фекалиях, рвоте и битом стекле, полулежит Соррель. Девочка плачет. Должна плакать, ведь кто-то издает эти глухие утробные стоны. Ева поднимает тело дочери, прижимается к ней лицом и крепко обнимает. Она ожидала, что почувствует ледяной холод, но Соррель еще теплая, у ее кожи такой знакомый запах. Инспектор Гордон шагает вперед.

– Прочь! – яростно шепчет Ева. – Оставьте нас в покое!

Но тот будто не слышит ее слов, протягивает руку и прижимает пальцы к шее Соррель.

– Она жива, – говорит он.

Глава 14. Ноябрь

Ева

В детском реанимационном отделении тепло и очень светло. Ева уже привыкла к больничному шуму: к разговорам медсестер на посту и врачей на обходе, к нескончаемому писку аппаратуры. Она научилась не обращать внимания на постоянную суету вокруг. Время от времени до нее доносятся чьи-то всхлипывания и приглушенный плач, но она сосредоточена на лежащих поверх одеяла пальчиках Соррель, с которых давно уже смыли запекшуюся кровь. Ева поглаживает слабую ладошку дочери и следит, как медленно вздымается и опадает ее грудь.

Томография показала, что мозг Соррель не поврежден. Анализ крови выявил некоторые изменения, связанные с голоданием и обезвоживанием, но они обратимы, как сказала Еве медсестра. Медсестру зовут Энни. Она родом из Южной Ирландии. У нее приятный, певучий голос, бархатистая кожа и густые черные ресницы. Это одна из тех добродушных и энергичных девушек, чьи спокойные движения вселяют уверенность. Взгляд Энни неустанно скользит по приборам у изголовья Соррель,